– Без адвоката не буду говорить, – огрызнулся Вито.
– У, какой ты продвинутый, адвоката ему… – ухмыльнулся Андреев. – Что ж тебе твоя продвинутость не помешала убивать людей? Судя по списку и уже убитым, ты приговорил… три… семь… десять… семнадцать человек к смерти. Семнадцать! Круто. Очень круто. А кто ты такой? Судья? Ничего, теперь и ты познакомишься с судьями. Адвоката ему! Здесь тебе не голливудский боевик. Дома, а следственный изолятор и потом колония теперь надолго станут твоим домом, так вот дома откатаем твои пальчики, сравним. Когда ты стянул с себя парик, внутри остались твои волосы, экспертиза подтвердит идентичность, я уже не сомневаюсь. И не говорю о таких неопровержимых уликах, как кровоподтеки, происхождение которых любой судмедэксперт установит с ходу, и «зауэр». Ты хоть знаешь, что пуля оставляет адрес?
– Какой адрес?! – чуть не плакал напуганный Вито.
– Не знаешь, а записался в стрелки. Вон та тетенька, – показал он на Желобову, одновременно отдавая список Парафинову, – три дня назад сказала, из какого пистолета выпущены пули. Из «зауэра». Теперь ей останется всего лишь подтвердить, что из этого «зауэра». И все, Вито, дело передадим в прокуратуру, а прокуратура – в суд. Мне даже неинтересно брать у тебя показания, хотя чистосердечное признание и раскаяние, может быть, смягчат наказание…
– Сынок, не слушай его! – выкрикнула мать. – Ничего не говори, они нарочно заставляют тебя признать чужую вину. Я найму адвокатов.
Раиса выпалила на такой скорости, что никто не успел заткнуть ее, глупую. Андреев лишь безнадежно махнул рукой, в это время спустились оперативники.
– Только чулок нашли с прорезями для глаз, – сказал один из них. – Наверняка в этой маске он совершил нападение на Горбанева.
– Собственно, мы нашли, что искали, – сказал Андреев, забирая у Парафинова список. – И даже больше, я имею в виду список приговоренных к смерти. Закругляемся.
Как-то очень быстро дом опустел, Раиса не побежала провожать сына, у нее попросту не было сил, с нею остался Парафинов. Утешить, обнадежить вдову и мать преступника нечем, посему он молчал, но и не уходил, а утешить тянулась душа. Жалко мать, еще не пережившую предыдущее горе. Однако у жалости есть граница, ее стерла Раиса упреком:
– Ты был другом Арамиса, как ты мог…
– Считаешь, я должен был покрыть преступления твоего сына? И позволить добить тех, кого он не убил, а только ранил? Он что, особенный? Ему можно убивать людей?
– Он еще ребенок, его подставили те, кто ненавидел нас. Разве так не бывает? Украли пистолет у Арамиса, потом…
– Перестань, – перебил он с раздражением. – А список жертв? Его тоже кто-то подкинул? Мы вышли на Вито очень просто, но все равно нашли б его. Нашли бы, но чуть позже, за это время он уложил бы в гробы кучу народа. Есть свидетельница, видевшая, как твой сын разговаривал по телефону перед убийством Маймурина и охранника. По номеру телефона вышли на Вито.
– Как это?
– Современная связь фиксирует местопребывание абонентов, откуда и куда был сделан звонок, сколько минут говорили.
– Да мало ли…
– Не мало, Раиса, не мало. Ты невнимательно слушала Андреева, он разложил по полочкам ляпсусы Вито, а вляпался твой сын по самое не хочу. Знаешь, у меня на языке вертелся вопрос все это время: откуда он такой? Как получилось, что Вито, выросший в благополучной семье, отличился редкой жестокостью? В его-то семнадцать!
Он вернул ей упрек, поэтому Раиса молчала. Больше нечего сказать и Парафинову, он тяжело поднялся и пошел к выходу.
– Мне разрешат с ним свидание? – бросила она ему в спину вопрос.
– Пока не закончено следствие и ввиду особо тяжких преступлений, думаю, свидание тебе не разрешат.
– А адвокат? Его пустят к Вито?
– Адвоката пустят. Но он не сможет существенно помочь ему. До свидания, Раиса.
После его ухода она упала лицом в колени и завыла.
Крохотный дворик, окруженный старыми постройками, за которыми высились многоэтажные громады, можно сравнить с оазисом в пустыне. Здесь совершенно другой микроклимат, чему способствовали разросшиеся кроны деревьев, создающие тень, а также дающие редкую свежесть в пресловутых каменных джунглях. А тишина здесь… нереальная. Стоит выйти за пределы дворика – и попадаешь в шумный мир, от которого свихнуться недолго. Устроившись на скамейке, Богдан с оперативниками дожидались Титова, зная по описаниям, каков он внешне. И дождались, окружили.
Неопрятный паренек лет девятнадцати, со спутанными длинными волосами беспомощно хлопал глазами, окруженный четырьмя молодыми людьми, один из которых сунул под нос удостоверение. Он уже понял, что пришли эти люди в штатском за ним, паника охватила его, Титов плохо соображал.
– Ты задержан по подозрению в убийствах, – сказал Богдан.
– Я?! – выдавил Титов. – Это не я… Я не… не я…
– Я понял, ты не убивал, – помог ему Богдан сформулировать фразу. – Так помогал, а это называется соучастием. Поехали, Титов?
– Ма… маме… позвонить…
– Вспомнил про маму. А когда на дело ходил с Вито Баграмяном, о маме не думал? Позвонишь потом. Сначала показания дашь.
Что-то в Титове проснулось, неожиданно он рванул вперед, да четыре оперативника даже сил не прилагали, просто перехватили парня, он аж присел от боли:
– Руку… Руку… А… а…
– Тише, тише, – ворковал Богдан, наклонившись к нему. – Не ори, не пугай людей, а то подумают, мы бандиты.
– Бо-ольно…
– У нас больнее будет. Тащите в машину.
Насмерть перепуганного Титова, еле переставляющего тонкие ножки в обтягивающих джинсах, поволокли к выходу из райского уголка. Он встрепенулся, когда попал в уличный гул, видимо, эта атмосфера для него привычна, дает толчок к нервным импульсам – парень вдруг задергался, завопил:
– Пустите! Не хочу!.. Я не убивал… Это он… Это Вито-о…
На вопли оглядывались прохожие, а те, что должны были пройти мимо, приостанавливались, давая дорогу группе молодых людей и ничего не предпринимая. Позиция – моя хата с краю – верная, так не нарвешься на неприятности. Титова затолкали в машину, захлопнули дверцы, но водитель не завел мотора. Юноша дышал, будто у него кислородное голодание, дышал с присвистом, как астматик, ерзал, то на правого опера смотрел, то на левого – и так несколько раз. Богдан, повернувшись к нему с переднего сиденья, терпеливо ждал, когда он выдохнется, что произошло пару минут спустя, паренек зажмурился, сморщив лицо. Словом, раскис, значит, его можно брать, что называется, голыми руками.
– Что, страшно? – спросил Богдан. – Я тебя понимаю, но раньше думать надо было о последствиях. Давай, колись, Титов. Как вы с Вито дошли до жизни такой?
– Но я не…
– Мы слышали, убивал не ты. Вито. Так?