– Ничего-ничего, – подбодрил ее, да и остальных, Горбуша. Подбодрил вяло, силы истощались и у него. – Мы продержались ночь, самое страшное позади, днем будет легче. У берега лодки плавают...
– Господи, как холодно, – прохрипела Ксения.
– Солнце сейчас поднимется, станет теплее. Не стоять... – командовал Горбуша, – то есть... всем плыть... всем...
– Черт, кому рассказать, так не поверят: мерзнем летом в теплой воде, – горько усмехнулся Артур. – Саня! Не спи!
– Я не сплю, – медленно выговорила Сандра. – Я думаю.
Артур подплыл к ней, похлопал по щеке, Сандра подняла голову.
– О чем думаешь? – тормошил ее он.
– Ненавижу море. В жизни больше не подойду к воде.
– Ножками, ножками! – подал голос Держава. – Я чую землю. Дымок чую. Где-то костер горит...
– Вот ты брехло, – со свойственной ей простотой сказала Сандра. И заработала ногами, ворча: – Нет уж, я топиться не собираюсь. Я доберусь до берега, а потом... потом этому ублюдку Шаху устрою нашествие. Утоплю козла в кастрюле с кипятком!
Нечто похожее на смех вырвалось у пловцов.
– Не верите? – оживилась Сандра. – Вот посмотрите. Меня бабушка недаром называла чертовой дочерью.
И они плыли. Упорно плыли вперед, стиснув зубы.
У Сербина было плохое настроение, очень плохое, что сразу заметил Оленин, как только появился у него в кабинете. Сразу передал подробности диалога с Ритой, а теперь помалкивал, не высказывая личного мнения. Сербин сосредоточенно курил, часто затягиваясь, и было во всем его облике нечто, говорившее о том, что следователь находится в состоянии упадка. Оленин предположил: может, начальство наехало, выдало порцию оскорблений? Сербин на подобные издержки производства реагирует болезненно.
– Что-то случилось? – все же спросил Оленин.
– А ведь сходится! – не ответил на прямой вопрос Сербин. – Никита скрыл от нас, что знает, о чем шла речь в ресторане. Мало того, делал упор на лжи: я один не знал, что Андрей Тимофеевич должен отдать крупную сумму Бельмасу. Далее. Он часто заезжал в офис к Гринько, возил по поручению тестя Белоусову, следовательно, мог взять у нее ключ незаметно и сделать дубликат. Мотив у него есть: парень мечтал попасть к Гринько на должность менеджера, однако вряд ли это конечная его цель. И вот еще что я думаю! – поднял указательный палец Сербин, подчеркивая важность мысли. – Он каким-то образом прознал о тайной связи Вадима с Таисией. К тому же Никита далеко не глуп. А разработать план с подставой Бельмаса мог только умный человек.
– А Артур? – вставил Оленин. – У него тоже есть мотив – папин бизнес. К тому же Вадим, как вы сказали, показал, что сразу после разговора с Белоусовой хотел выйти и столкнулся с братом. Это же очевидно: Артур подслушивал.
Хорошо, когда рядом есть оппонент, а не поддакивающий робот, не умеющий конструктивно мыслить. Оппонент всегда найдет аргументы, позволяющие не упираться в одну версию, подаст дельную идею, каким образом проверить тот или иной факт. Хороший оппонент вдохновит... Однако вдохновение следователя оказалось неподъемным, прямо-таки на нуле.
– Артур? – Сербин посмотрел на опера весьма странно, с какой-то непонятной виной в глазах. – Артура нет.
– То есть?
– Вчера Шах приказал утопить яхту вместе с заложниками.
– Как! – воскликнул Оленин. – А документы, которые он хотел получить? Бельмо не звонил?
– Нет, – вздохнул Сербин и потянулся за пачкой сигарет. – Видимо, Шах раскусил его. Вернее, Дьяков, который видел тебя, естественно, доложил Шаху. Черт, как мы подвели Бельмаса! Ну, почему я именно тебя на встречу с ним послал? Будто других людей нет...
– Да не казнитесь, Виктор Серафимович, не ошибается тот, кто не работает. А как вы узнали, что яхту...
– Звонила неизвестная женщина, сказала, что от Бельмаса.
– Блин! – Оленин с досадой хлопнул ладонью по стене. – Так лихо все продумали... и зря. А Бельмас, что с ним?
– Вчера он был у Шаха в доме, а сегодня... Сегодня я не уверен, что он жив. Женщина сказала, что и Бельмаса Шах приговорил.
– Вчера? А группу захвата посылали?
– Нет, – потупился Сербин.
– Почему? Он же свидетель...
Сербин начал счищать о край пепельницы пепел с тлеющего конца сигареты, хотя пепла как такового не было, один тлеющий огонек, и спокойно проговорил:
– Кушнарев не считает разумным посылать людей из-за одного Бельмаса под пули. Он говорит, что убедительным свидетелем вор быть не может.
Оленин не нашел слов, лишь развел руками. Пауза была не в кайф, опер робко сказал:
– Надо было наших послать к Шаху, а не обращаться к Кушнареву.
– Не дали. Полагаю, Кушнарев позаботился, чтоб Шаха не спугнули этой ночью.
И опять пауза. Теперь Оленин предложил, вернувшись к убийству Гринько:
– Давайте все же не списывать со счетов Артура. Пусть его не стало, все равно... Мы не знаем, как развернутся события.
Вдруг, чего никогда не случалось, Сербин обнажил душу откровением:
– Мне стыдно! Для нас человеческая жизнь ничего не стоит. У нас уже в крови: использовать человека, кинуть его в пасть зверя, а выживет он или нет – нас не касается. Вернее, касается, но до тех пор, пока он нужен нам. Неправильно! Преступно! Мы же и творим беспредел! Чего же тогда хотим от преступников?
– Виктор Серафимович, – протянул Оленин, – не надо так пессимистично смотреть на вещи. Шаха возьмут...
– Возьмут, возьмут, – покивал с прискорбием Сербин. – Но какой ценой...
– Никиту будем задерживать?
– Будем, – встрепенулся Сербин. – Нам необходимо его признание, а для психологической обработки самое подходящее место изолятор.
У Сандры окаменело и без того неестественно бледное лицо с синюшными губами, будто она умерла. И только то, что вытаращенные глаза девушки подрагивали ресницами, давало надежду: еще жива она, пока жива. Артур, плывший рядом с ней, бросил свое плавучее средство, кинулся к Сандре:
– Саня! Что с тобой? Саня, ты меня слышишь?
– Мираж... – чуть слышно сказала она.
– Что случилось? – спросил Горбуша, который не мог бросить свою подопечную, практически сдавшуюся Ксению.
– Там... – тихо сказала Сандра.
– Что? – тормошил ее Артур, у него еще хватало сил.
– Там, гляди, – повторила девушка. – Мне кажется?
– Где? Ты о чем? Саня! Саня, говори!
– Берег... – Сандра закрыла глаза, потом открыла их. – Посмотри...
Артур поднял голову, всмотрелся в горизонт и вдруг хотел закричать, но голос сорвался на петушиной ноте: