– Э... У... А...
– Да, брат, имею слугу черного и роду княжеского! – воспринял Лука Лукич абракадабру брата как зависть, чем был очень доволен. – Ты арапа царя Петра знаешь? Да что с тобой?
– Где Аська моя? – прорвало Ивана Лукича, он подскочил, с ненавистью глядя на оркестр, а те играли, не обращая внимания. – Запрягай лошадей! Уеду!
– Да что ты? Асенька заперта, как ты просил, – подскочил и Лука Лукич. – Что ты, братец? Музыка тебе не нравится?
– Нет! Не нравится! Плохо! Очень плохо!..
– Играют плохо?
– Всех их... всех... и арапа!..
– Наказать? Да за что? По моему разумению, играют хорошо...
– Дурно... дурно... – говорил о себе Иван Лукич, расстегивая ворот.
– Ну, хорошо, хорошо, я велю их высечь, раз дурно играют, – не понял Лука Лукич. – Ты доволен? Накажу их.
Гость упал в кресло и... зарыдал. Желая угодить братцу, Лука Лукич велел выпороть оркестр во всем составе за плохую игру, ведь брату видней – хорошо или дурно играли музыканты, он же из самого Петербурга. Позже поведал Иван Лукич о горе своем и Асенькиной тайне.
– Да не Абрам то вовсе, – сказал Лука Лукич. – Алешка то, брат его. Служил в Преображенском полку гобоистом, женился на холопке моей, сильно ему по нраву пришлась. А я не возражал, ибо закон какой? Женился на холопке, сам холопом становишься. Хороший, скажу, закон. Так и приобрел я Алешку. А твоя Асечка...
– ...брюхатая от черта черного! – рычал Иван Лукич. – Запрягай, поеду к другому брату место искать, где позор свой укрыть...
– Ты погоди горячиться. Оставь Асечку у меня. Родит (Иван Лукич застонал), а мы ей скажем, что младенец помер, отдадим Алешке, ни у кого подозрениев не будет. Алешка у меня смирный, вырастит племянника, а на тебе греха не будет, так и сокроем позор Асечкин. А там видно будет.
Поразмыслив, Иван Лукич согласился, но при том дал наказ:
– Держи ее взаперти, не выпускай даже погулять, холопку приставь одну, а более к ней никто не должон заходить. Обещаешь?
– Слово даю. Однако... за что ж я музыкантов своих выпорол?..
* * *
В ресторане Гарпун заказал обед. Не торопясь, он налил в стакан пепси, полюбовался игрой пузырьков, ухмыльнулся мыслям: в сущности, он везунчик. В ресторан подался не только поклевать (стряпня Петюна даже неприхотливому Павлу осточертела), но и покумекать. За столом сидел не тот Гарпун, который мало заботился о своей внешности, по примеру Веремеевой он тоже сменил вывеску: коротко постригся, зачесав волосы назад, надел костюм и галстук, начал отращивать усики. Респектабельный вид придавала ему трость, на которую он слегка опирался при ходьбе, а темные очки закрывали значительную часть его лица. С утра пораньше Гарпун отправился в клинику с запиской к заведующему хирургией, где значилась просьба подыскать молодому человеку хирурга для консультаций и, если потребуется, помощи.
Павел миновал середину длинного коридора, как вдруг открывается кабинет, куда намеревался он войти, и оттуда, дискутируя, появились несколько человек в сугубо докторских одеждах. Среди них... ниггер! Тот самый ниггер!
Павел остановился как вкопанный. Секунда... вторая... третья... Павел резко развернулся и подошел к окну. Лоб покрылся испариной, по спине пробежала струйка...
Устроив на ходу консилиум, группа врачей пронеслась мимо. Гарпун повернул голову вслед уходящим... Ниггер! Его ниггер здесь, следовательно, он один из медработников. Что же теперь делать? Какая теперь к черту консультация!
Из того же кабинета вырулила девушка в очках, похожая одновременно на кнопку и на булку. Когда она поравнялась, Павел на развороте налетел на нее, предусмотрительно схватил за плечи, так как она чуть было не упала. Из рук очкастой выпала папка, бумаги веером разметались по полу.
– Извините, – сказал Павел, помогая ей собрать бумаги, – я не хотел.
– Ничего, – отозвалась она, складывая листы и собираясь следовать далее.
– Скажите, – задержал он за локоть девушку, – где точно кабинет Георгия Денисовича?
– Вот, прямо.
– А он не слишком суровый человек? – Павел снял очки, ведь у него красивые глаза, это не раз он слышал.
– Обыкновенный.
– Для меня врачи и больницы – жуткое дело. Вот, вынужден обратиться и трепещу.
– Вы боитесь?
– Ужасно! – признался Павел, улыбаясь как можно искренней. – Увидел группу врачей, и поджилки затряслись. У вас даже врачи-иностранцы есть?
– Иностранцы? Вроде нет таких пока.
– Как! Из кабинета шел тут один, такой темный, на негра похож.
– Ах, это Артур Иванович, он работает здесь, никакой не иностранец и родился в нашем городе. Да и не негр, а мулат.
– Кто бы мог подумать! И что он делает в вашем храме?
– Один из лучших хирургов.
Час от часу не легче! Павел проникновенно смотрел в глаза девушке. Она мялась, не решаясь уйти, видимо, ей льстило внимание красивого молодого человека. Еще ничего о ней не зная, Гарпун понял одно: пригодится. Тому подтверждение – некое ожидание в глубине зрачков очкастой, какое встречается у одиноких женщин, встретивших мужчину своей мечты. Жаль, некрасива... а вообще-то не принципиально.
– А что у вас? – не выдержала паузы девушка.
– Нога плохо срослась, говорят, придется ломать.
– Это не так страшно, сейчас отлично обезболивают.
– Если обезболивать будете вы, я согласен. (Зарделась.) Когда у вас заканчивается смена? (Продолжает краснеть.)
– Как вам сказать... вообще-то я уже закончила... Но осталась масса дел... Ой, извините, я спешу...
– Постойте, – задержал ее Павел снова за локоть. – Так когда вы освободитесь?
– Ну... не знаю... часа через два... кажется...
Она легко побежала дальше, а Павел часика полтора решил посидеть в ресторане недалеко от больницы.
Когда Артур вернулся с дежурства, застал Дашу с градусником. Тридцать восемь и пять! Простудилась, осипла. Он расстроился:
– Дашка, прости, я не знал, что ты такая хлипкая. Больше не буду купать тебя в ручье, клянусь.
– Глупости. Сама туда полезу, когда надумаю заболеть. Теперь минимум неделю не появлюсь в редакции! Какое счастье!
Уже в среду Даша была вполне здорова, но с хрипотцой в голосе, что являлось поводом продлить больничный и не тащиться в редакцию, где тебе моют кости с утра до вечера, а ты делаешь хорошую мину при плохой игре.
И прекрасно, следует многое переосмыслить. Во всяком случае, как-то ликвидировать двусмысленное положение: для всех она женщина Артура, чего и в помине нет, выполняет роль жены на абсолютно дружеской основе. Он содержит ее, заботится, ничего не требуя взамен. Мрак. И продолжаться так долго не может.