– Что же мне делать, уважаемая Анастасия?
– Покаяться. Сходи в церкву, у вас в городе есть, и не одна. И все-все, что сам знаешь про себя плохого, батюшке поведай, а уж он посмотрит, что отпустить, а что замолить тебе следует.
– Так просто? – поразился он. – И придет спокойствие?
– Ну, про то не знаю, может, придет, а может, и нет. Покаяние – дело непростое. Ты попробуй такому же человеку, только в сане, про себя всю дрянь поведать. Ой тяжело это. Важно в душе сознаться про плохие деяния, сказать себе: я не так жил, не то делал. Но уж потом греха не твори.
– А как же Рощин? Если он еще раз придет, я с ума сойду или умру.
– На все воля божья. Раз господь пустил его на свет белый, знать, сильно обижен он был, а тебе владыка небесный дает шанец.
– Чего дает?
– Шанец! – рассердилась старуха. – Ну чтоб ты опомнился, не творил бесчинств. Покаялся и грехи отмолил, остаток жизни провел в молитвах о душе. А не сделаешь этого, вина все равно за тобой ходить будет до самой смерти и после нее.
Слово «смерть» вызывало нервный тик в глазу Матвея Фомича, а как припомнил он еще и срок в семь дней, совсем дурно ему стало. Хрусталев зашатался на стуле, покрывшись испариной, спросил хрипло:
– А он на самом деле мне являлся? Может, массовый гипноз это?
– Раз ты его видал и товарищи твои его видали, стало быть, взаправду он есть. Вышел на свет божий, чтоб вам долги раздать. Коль задолжал ему, так уж верни. И никто тебе в том не помощник, сам только и спасешься.
Бабка одной последней фразой полностью лишила надежды, а он верил, что Анастасия отведет смерть, спасет. Совсем сник.
– Наливочки налить? – сочувственно спросила Анастасия.
– У меня печень, поджелудочная и селезенка, – вздохнул он.
– Ничего у тебя нет, одно самомнение. Здоров ты как бык, хоть в поле на тебе паши. На, пей, помогает при покойниках живых.
С полстакана сладкой наливочки Хрусталев выпил залпом, мгновенно захмелел. На выходе достал портмоне, отсчитал деньги и протянул Анастасии:
– Вот возьмите.
– За разговор денег не беру. За наливочкой к праздничному столу приезжай, тогда и заплатишь. И с хворью приезжай – вылечу, а душу господь лечит. Ступай с богом.
Все же небесполезный нанес он визит к ведунье. Как сказала, что он здоров, сразу признаки заболеваний прекратились. Только зачем здоровье человеку, которому осталось жить семь дней, а может, и того меньше? Хрусталев упал на сиденье машины в полном расстройстве чувств, на вопросы жены отвечал молчанием.
Николай Ефремович и Валентин Захарович засиделись в отсеке мэра. Оба отменили приемы, совещания, посещения, презентации, открытия, закрытия и прочие очень важные мероприятия. Они отбросили скрытую вражду, потому что сейчас нуждались друг в друге. Так заведено в их кругу: если беда извне грозит одному, объединяются все и дают отпор. Приходится даже не обороняться, а именно давать отпор, что подразумевает всяческое уничтожение врага, и тут уж цель оправдывает средства. В таких случаях сатрапы всегда становятся плечом к плечу, стеной, ведь угроза одному их них – угроза всем. Меж собой борьба – явление вполне приемлемое, в своем садике допускаются размолвки. Но когда со стороны идет угроза – их действия можно поместить под лозунгом «Смерть оккупантам!».
В городе N чиновник – это образец чиновничества, таких вряд ли еще где встретишь. Он бездушен, упорен и упрям, в меру туп – насколько нужно вышестоящему начальству. Когда же сам становится начальником, требует определенной доли тупости от подчиненных. Он груб с электоратом – надоедливыми просителями и жалобщиками, не выносит споров и напряжения. Если закон написан не двусмысленно, а вполне конкретно и стоит на стороне все того же электората, то он, чиновник, все равно перевернет его на свой лад, еще и выставит встречные обвинения. Чиновник в данном городе – ходячая машина. У нее бесполезно искать сочувствия, бессмысленно взывать к ее милосердию и благородству. Все это отсутствует у машины, однако у нее имеются свои программы. Например, запрограммирована она на агрессию. Только вздумается кому-нибудь бросить неосторожное слово – сразу начинает работать, подключаются другие машины. Против них не устоять, они не проигрывают.
Законодателем негласного кодекса администрации является Сабельников. Это его команда разработала новую тактику борьбы со всяким инакомыслием. Только понятие это следует понимать не в прямом смысле. В городе не существует революционеров, бунтов, даже забастовки проходят с согласия и с рекомендациями белого дома, которые послушно исполняются. А все почему? Потому что команда Сабельникова в свое время пешек и ферзей расставила по клеточкам. В городе знают: если ты вступил в конфликт с начальством независимо от предприятия, то тебе не жить. То есть с этой работы тебя попрут на сто процентов, и суды не помогут. И на другую работу не устроишься, так как существует негласная договоренность: один директор уволил – другой из солидарности не должен брать непокорного. Тогда остается ему, непокорному, собрать вещички – и вон из города.
В шутку Николай Ефремович говорил, что Сталину и Ленину не хватило ума хитрыми благородными способами истребить народ, все делали впрямую. А вот он бы, Сабельников, мог это сделать бескровно. Он даже собирался книжку издать под псевдонимом – советы начальствующему классу по борьбе с электоратом, мешающим жить. Так что в городе N любой, вздумавший отстаивать свои права, попадает в инакомыслящие. И когда в очередной раз удавалось победить недругов путем сплочения, Сабельников за банкетным столом высоко поднимал бокал с виски и произносил патетически:
– Смотрю на вас, и слезы счастья наворачиваются на глаза. За нас, за людей!
И его поддерживали.
Теперь настало время Сабельникову с Ежовым прийти к единению и единодушию, изменив лозунг – «Все на борьбу с покойником!». Жаль, не призовешь к содружеству коллег, которые этот лозунг посчитают сдвигом по фазе. Следовательно, он предназначен для избранных. Или обреченных. Вырабатывая стратегию, Сабельников и Ежов к согласию не пришли – просто не представляли, как бороться с несуществующим Рощиным или хотя бы как от него защититься. Получалась абракадабра!
В два часа дня пожаловала бледненькая Зиночка. Несмотря на страх и фактически бессонную ночь, щечки ее не опали, животик тоже. Жировых накоплений у нее пока хватало, чтобы возбуждать в мужчинах интерес. Правящая верхушка города обожает женщин дородных, чтобы и в профиль, и анфас, и с тыла было на что посмотреть. Мэр иногда тоже неравнодушен к пышным прелестям Туркиной, но не в присутствии чертей. Секс не в кайф, когда рогатые нахаленки находятся тут же и уморительно передразнивают партнеров. Вот и в тот миг, когда Зиночка, покручивая круглыми бедрами в обтягивающей юбке, прошлась по кабинету, Николай Ефремович вынужден был лишь слюну проглотить. А зеленые мерзавцы, выросшие с поллитровую бутылку, похоть заметили, принялись безобразно гоготать, разозлив мэра. И он попросил антракт на часок, потому как котелок уже не варит.