Мэр рассказал Степану все, включая странности в банке, арест Бражника и вымогательство. Степа не преминул дополнить:
– Вы забыли статью в газете и поход к жене Рощина. Зачем вы к ней ездили?
– Ну... как вам... – замялся мэр и не догадался спросить, откуда оперативник знает про визит в дом Кима. – Мы вышли со встречным предложением, так сказать. Хотели встретиться с Рощиным. Только не спрашивайте зачем! У нас мирные цели, а у него, как видите, нет.
– Ничего пока не вижу, кроме того, что в газете напечатана правда, которую вы от меня скрыли. Побывав на кладбище, я сам обнаружил следы от пуль на стенах часовни. А за вандализм на кладбище...
– Какой вандализм? – спросили в унисон четыре человека, за исключением онемевшего от страха мэра, вскинув на оперативника испуганные глазенки.
– А разве стрельба – не вандализм? – усмехнулся Степа. Он не стал открывать все карты, говорить, что знает и про эксгумацию. – Так вот, за стрельбу вы должны ответить. Не Рощин же ее устроил, а вы. Далее. На бензоколонках сработало взрывное устройство – эксперты уже определили. Но лично я сомневаюсь, что бомбы оставил Рощин. Сбои в банке? Да, серьезно. Но вы же не хотите сказать, что Рощин обладает могуществом ФБР, ФСБ и прочих сил государственного масштаба с суперсовременной техникой? Куда ему, покойнику-то...
– Вы, Степа, говорите с иронией, а она в нашем случае неуместна, – скромно встрял Хрусталев. Он изменился до неузнаваемости. Из хитрого и льстивого, вкрадчиво-напористого и скользкого типа преобразился в тихого, с безличным смирением человечка. – Нам очень страшно. – Оглядел всех и добавил извиняющимся тоном: – Мне страшно, остальным – не знаю.
– Правильно заметили, – не смутился Степа. – Я так говорю потому, что вы чего-то недоговариваете. Все у вас вокруг да около получается. Как в машине Бражника обнаружили героин?
– Рощин подложил, – ответили хором.
– Допустим. Хотя неубедительно. Вы знаете, сколько стоит двести граммов героина? Где же найдется тот дурак, который, чтобы засадить Бражника, выбросит на ветер такие деньги? Это ж идиотом надо быть. Так что ваш довод, будто Рощин подложил героин, от лукавого. А сердечный приступ редактору тоже Рощин состряпал?
– Он довел нас до... – взвизгнула Зина. – Неужели вам не ясно? Я требую охрану. Я не могу жить в этом кошмаре. Я ответственное лицо, и меня должны охранять от злоумышленников, вымогателей, преступников и шантажистов. Даже от мертвецов!
– Пишите заявление, – просто сказал Степа, чем снизил градус возмущения. – И тогда милиция обязана будет всю заботу о вас взять на себя.
– Какое заявление? – взревел теперь Сабельников. – На покойника? Чтобы нас на смех поднял весь город? Нет! Сначала вы должны доказать, кто он – покойник или не покойник. А уж потом мы напишем все что угодно. Для этого я вас и вызвал. А как быть с деньгами? Которые Рощин требует?
Степа думал, прохаживаясь по кабинету среди поголовного молчания и вскользь бросая взгляды на потерянных, озлобленных людей, не предполагавших, что судьба сыграет с ними такую жуткую шутку. А ведь шутка достойна восхищения, думал Заречный. Это ж каким надо обладать остроумием и насколько ничего не бояться, чтобы заставить вот так трепыхаться избранных все той же судьбой господ! А господа следили за оперативником неотрывно, затаив дыхание. Вдруг его осенило:
– Дайте ему деньги. – Раздался стон, похожий на вопль. – Спокойно, граждане, спокойно. Это мера временная, надеюсь, деньги вам вернем. Сам Рощин вряд ли будет забирать сегодня деньги, так? Но! Я прослежу за курьером, то есть куда он отнесет деньги. Так мы выясним, где обитает ваш покойник, и успешно задержим его. Или выследим всю банду вымогателей и схватим в полном составе.
– Не понимаю, как вы собираетесь хватать потусторонние силы? – отстраненно произнес Хрусталев, глядя в пространство.
– Увидите, – уверенно заявил Степа. – Сейчас я уйду работать над дальнейшим планом, а вы действуйте в соответствии с требованиями Рощина. Встретимся на набережной. Увидев меня, не подходите, делайте вид, что мы незнакомы.
Степа покинул кабинет.
Итак, осталось пять человек, которым следовало выложить еще по двадцать тысяч долларов. Видимо, у всех разом перед мысленным взором молнией сверкнула одна и та же цифра: двадцать тысяч! Потому что пятерка с безумным выражением глаз на страдальческих лицах украдкой смотрела друг на друга. Сабельников поднялся и прервал паузу:
– Добывайте деньги, а я поеду выручать Бражника.
Страдание на четырех лицах сменилось изумлением. Николай Ефремович собрался выручать? «Вот что делает с людьми беда», – одновременно подумали четверо, однако Сабельников рассеял ошибочное мнение:
– Постараюсь вытащить Бражника. А то нам придется расплачиваться и за него. У Бражника есть предприятия, на них положил глаз мой знакомый. Он даст деньги на взятку прокурору и на взнос Рощину. Сто делим опять на шесть. Все, по коням! Встречаемся в семь на набережной.
За три часа Николай Ефремович отыскал адвоката, покупателя на недвижимость Бражника и договорился о свидании с арестованным, которого нашел в самом плачевном состоянии, подавленного. Но, выслушав предложения мэра, Геннадий Павлович, безобразно брызжа слюной, раскричался:
– Вы и меня хотите разорить, как Рощина? Боже мой, я вам уже должен шесть тысяч! Плюс теперь еще около семнадцати тысяч должен выложить Рощину. Знакомым три штуки баксов надо отдать, плюс... Сколько еще прокурору придется дать на лапу, чтоб не клеил мне липовое дело? Сколько?
– Не знаю, – честно ответил адвокат. – Какой у него будет аппетит.
– Денег после продажи предприятий хватит, чтобы расплатиться со всеми, – уговаривал Сабельников. – Покупатель есть, он сегодня дает деньги авансом – ровно половину! Ты пока пишешь расписки. Мы, конечно, можем привезти сюда нотариуса и всех, кого нужно, но время поджимает. Наш мент Степа тоже советует дать Рощину деньги, он проследит за курьером и выудит Рощина из подполья. Уж мы этой мертвечине... Поэтому такая спешка. Через день-два прекратят дело, тебя выпустят. И все. За это время, возможно, уже Рощин придет на твое место, на нары, вместе со своей бандой, и деньги нам вернут.
– Я свободен, и я нищ, – с театральным пафосом горько произнес Бражник. Затем вскинул голову, набираясь мужества, и выдавил из себя с превеликим трудом: – Я согласен, грабьте.
Бражник не представлял, что тюрьма – это так мерзко, по-скотски отвратительно, унизительно. Нет, лучше нищета, чем сидеть в тюрьме, а светит-то... страшно выговорить. Написав расписки, он подумал, что все же кое-чему научился. Выйдет отсюда, закопает Рощина и тогда начнет новую жизнь, возьмется снова делать бизнес. Перспектива успокоила. Шатаясь, Бражник побрел в камеру, лег на нары и возрадовался, что скоро выйдет отсюда. За свободу можно все отдать.
А господин мэр поспешил к прокурору лично. Разговаривал тонко, намеками. Увидев благосклонность собеседника, моргнул: мол, выйдем. Когда вышли за пределы прокуратуры, без обиняков спросил: