Все бы ничего, да Милька... Она не хотела отказываться от Назара, преследовала его, да еще происходило это на виду у всех – совсем стыд потеряла. Сначала он мягко объяснил Миле, что женат, побаловались – и хватит. Потом просил не приставать, далее грубо прогонял, не скупясь на резкие выражения, – не помогло. Хуторяне наблюдали за ними, чесали языками, только Катя ничего не знала. Однажды она решила сходить к нему, как к представителю власти, который обязан обеспечить школу дровами.
В это время Милька тоже пришла к нему в контору в нарядном цветастом платке, спустила его на плечи, став у стола, за которым Назар учился печатать на машинке. И затянула жалобным голосом:
– Назар....
Он прервал ее, но негромко, нельзя было кричать, так как в соседней комнате разрабатывали план собрания активисты партийной ячейки.
– Я сколько раз тебе говорил: все! Жениться на тебе я не могу и не хочу! У меня есть жена.
– Шо ж ранее-то жинка тоби не мешала?
– Да не люблю я тебя, – в сердцах Назар стукнул себя кулаком в грудь. А как еще ей объяснить? – Миля, не позорила б ты себя, на что тебе дурная слава? За тобой вон Кондрат бегает, выходи за него.
– Кондрат? – нахмурила изогнутые брови Миля. Она приготовилась упрекать Назара, но в окне, за его спиной, увидела Катерину и поняла, что та идет к мужу. Карие очи Мили сверкнули бесовским огнем, она улыбнулась. – Раз так, то нехай буде Кондрат.
Покрутив юбкой, словно собираясь уйти, она вдруг задержалась, будто вспомнив еще о чем-то, с ходу плюхнулась Назару на колени, схватила его за голову и впилась в губы, тихонько постанывая. От неожиданности он обомлел, не соображая, что с ней делать. В следующий миг Назар замычал, пытаясь вырваться, но еще не трогая наглую девку руками. А она не собиралась отпускать его, присосалась намертво, тогда он применил силу: схватил ее за плечи и оторвал от себя. После чего вскочил, разозлившись не на шутку:
– Сдурела? Шальная баба! – Милька, очутившись на его табурете, заливисто хохотала – А ну, пошла отсюда!
Она перестала хохотать, поднялась, накинула на голову платок и, поигрывая бровями, промурлыкала:
– Это мое прощание, Назарушка, штоб помнил.
Терпение у него лопнуло, он схватил ее за локоть и грубо выдворил из сельсовета на улицу, сказав:
– Запомни: не подходи ко мне.
Возвращаясь мимо активистов назад, он заметил странные и вороватые взгляды, но не придал им значения и уселся за печатную машинку.
– Назар... – заглянул к нему Тишка.
– Я занят! – гаркнул тот. Тишка пожал плечами и закрыл за собой дверь.
А Катя бежала к дому, еле сдерживая слезы, но они срывались с ресниц и падали в снег. Зима в том году выдалась на славу, пушистый снег завалил землю на радость детворе, правда, ненадолго. Снег затруднял движение, его не успели утрамбовать ноги хуторян, Катя попадала в ухабы, которые под белым покровом не были видны. Поскользнувшись, она упала, да так и осталась сидеть в сугробе, не имея ни сил, ни желания выбираться. Невесть откуда взявшаяся Наташка – Катя ведь ничего вокруг не видела вокруг – помогла ей подняться.
– Ты чего такая? Обидел кто?
Обычно сдержанная Катя, ни разу никому не жаловавшаяся за все время, что жила на хуторе, внезапно выдохнула с болью:
– У Назара Миля...
Договорить Кате не дали слезы. Наташка – девка понятливая, обняла ее за плечи и затарахтела, утешая:
– Та не, у них ничого нема. Я сама чула, як Милька жалилась, что Назар бросил ее...
– Пожалуйста, – взяла себя в руки Катя, – попроси деда Матвея подъехать к нашей хате через часок. Мне надо перевезти кое-что...
И побежала. Нет, она не имела права на обиды с жалобами, на боль, на человеческие радости даже в захолустье. Это испытание за то, что она жива. И принимать его надо как неизбежность, выдержать стойко, а не лить слезы, на которые Катя тоже не имела права. У нее не было никаких прав, кроме одного...
Назар вытаращился: мамаша самолично явилась к нему, злющая, из-под платка торчат седые пряди, запыхавшаяся, словно долго бежала. А недавно говорила, будто умирает, мол, пора.
– Мамаша, стряслось что? – забеспокоился Назар, ведь наверняка ее подняла с печки и пригнала к нему напасть.
– Ты шо робишь? – У нее тряслись губы и подбородок, глаза метали гневные молнии. – Опять с Милькой?..
– Да кто вам сказал? – повысил голос Назар.
– Катерина казала! – рявкнула мать совсем не умирающим голосом. – Назар, заверни Катерину.
– Мамаша, объясните толком: где Катя? – вскипел он, ничего не понимая.
Та вкратце, перемежая слова слезами и ругательствами, рассказала, что Катя прибежала домой, собрала вещи, попрощалась и уехала, а повез ее дед Матвей. Назар кликнул Тишку, приказал седлать коня по кличке Орлик и оделся в тулуп. Все это время мать ходила за ним и зудела:
– Мильку, подлюку, не приму, так и знай! И ты мени не сын, коль Катерину не завернешь. Вона ж тяжелая... Чего бельма выпучил? Дите у Кати буде, а ты...
Назар вскочил в седло, выяснил у матери, в какую сторону дед Матвей повез Катю, и поскакал во весь опор. Несмотря на то что вечерело, он еще издали увидел знакомую телегу на снежком поле, стегнул коня и нагнал их, крича:
– Стой! Дед, стой! – Подъехав к телеге, Назар напустился на Катю: – Ты чего удумала? Сплетни слушаешь? А ну живо поворачивай, дед!
Старик обернулся, уставившись на Катю с немым вопросом, мол, ты как скажешь? Она попросила его остановиться, понимая, что объяснений не избежать, хотя именно этого не желала, когда скоропалительно убежала.
– Зачем обманываешь меня и себя, Назар? – не поднимая на него глаз, сказала Катя. – Приводи Милю в дом и живи с ней открыто, раз вы любите друг друга, а меня отпусти.
– Кто любит?! – раскричался Назар. – Я?! Мильку?! Да ты малость того...
– Назар! – Катя наконец подняла на него несчастные глаза. – Я вошла к тебе в сельсовет, когда вы целовались. Я сама видела.
– М-мм! – замычал, скрипя зубами, Назар.
Вот положение! Исключительно подлое. И как объяснить ей, что он не виноват, не целовал Мильку? А он сам поверил бы Кате, если б застал ее, целующуюся с другим? То-то и оно, что нет. Назар кнутовищем сдвинул папаху на затылок, понимая, что именно сейчас должен переубедить жену, завтра она слушать его не станет.
– Милька нарочно все подстроила. Если б ты осталась, то видела б, как я вышвырнул ее из сельсовета. И свидетели тому имеются, спроси их, коль не веришь мне...