Князев держал ладонь на щеке Малики, большим пальцем водил то по ее носу, то по щеке, то по губам и разглядывал ее лицо. А она лежала на животе и смотрела на него с улыбкой.
– Почему ты хмуришься? – спросила.
– Разве? – еще больше нахмурился он. Потом перевернулся на спину и закинул руки за голову. – У меня случилось три главных события в жизни. Завод, Фрося и ты. Об этом я и думал.
– Тебя это тревожит?
– Конечно. Когда подумаю, что все это могу потерять.
Малика приподнялась, подперла подбородок сцепленными в замок руками и напомнила:
– А кто учил меня быть уверенной в успехе?
– Я. – Он притянул ее к себе, обнял. – Учить-то несложно.
– Паша, позвони…
– Ни-ни-ни. Завтра. Имею я право ни о чем не думать хотя бы несколько часов? Молчи. – И крепче сжал Малику. – Имею.
– Мне дышать нечем.
Князев отпустил ее, она снова приподнялась.
– А если там что-нибудь случилось?
– Ничего, они справятся. Один Бомбей – настоящий изобретатель века. А Тетрис? Кстати, ты заметила, как он на тебя смотрит? Воровато.
– Не выдумывай.
– Нет, правда. Скажи, почему твоя семья не вернулась домой?
– Не могли, – помрачнела она, перевернулась на спину и закрыла глаза. – Хорошо, я расскажу, раз тебе это не дает покоя. Сначала мы жили в Ферганской долине, это райское место необыкновенной красоты. Когда бог создал землю и все живое на ней, он отдыхал после трудов в Ферганской долине. А потом папу позвал друг, который стал начальником УВД в маленьком городке Таджикистана. У нас был хороший дом, большой двор, мотоцикл с коляской, папа копил на машину. А потом… фактически война началась, только ее почему-то не называли войной. Однажды ночью к нам ворвались вооруженные люди… Трое. Папа успел спрятать меня и Ляльку в кладовке, где хранились носильные вещи. Я закрыла ладонью рот сестре и смотрела в щель. Отца держали под дулом ружья, а маму двое насиловали. Мой отец, большой и сильный, ничего не мог сделать. В кладовке висела его кобура, я вытащила пистолет и застрелила сначала того, кто держал отца, потом насильника. Третьего убил отец из ружья бандита. Нам нельзя было оставаться там, в ту же ночь мы взяли все ценное и бежали. Ехали на мотоцикле, пока не кончился бензин, потом пешком шли. Папа не хотел перебираться в Узбекистан, полагал, что и там начнется война, а в России, говорил он, ничего подобного не случится. Страшное время было, когда каждый встречный мог оказаться врагом. Но мы выбрались.
Она открыла глаза и перевела их на Князева, который, казалось, и не слушал ее, а плавал мыслями не здесь. Но он слушал, потому что после длинной паузы сказал:
– Странно, что на этом несчастья ваши не кончились.
– Несчастья? – рассмеялась Маля, повернулась на бок. – Какие несчастья? Я их не вижу. Знаешь, что скажу?
Князев заинтересовался, так как последнюю фразу она произнесла с оттенком таинственности, и тоже повернулся на бок.
– Когда ты уйдешь от меня, я не стану злиться, проклинать тебя. Потому что сегодня у меня есть счастье и я буду о нем помнить всегда.
– В нашем положении, Малика, невозможно предугадать, что будет. Раньше я знал, а теперь нет. Мне сейчас хорошо. Наверное, поэтому хочется удержать этот миг, растянуть его до бесконечности или вообще остановить и не думать…
Неожиданно Князев с шутливым рычанием дикаря набросился на Малику. С началом поцелуя шутливость исчезла, как исчезает все ненастоящее.
В эту ночь Клим, Бомбей, Югов и Тетрис обсуждали в палате, как выйти из положения. Дозвониться Князеву они так и не смогли, терялись в догадках, почему тот не отвечает.
– Тетрису сваливать отсюда надо, – сказал Клим.
– Как ты себе это представляешь? – задал вопрос Югов, но дальше он не удержался от желчи в интонации: – Тетрис не может уйти. Он же Князев, а тот смертельно ранен.
– И остаться я не могу, – вздохнул Тетрис. Все это время он не просто отлеживался и отсыпался, а работал, захватив ноутбук в клинику. – С одной стороны, меня, то есть Князева, придут добивать, с другой стороны, меня хотят обследовать дяди в белых халатах. Идеально хреновое положение.
– Должен же быть какой-нибудь выход! – взвыл Клим.
– Есть один, – сказал Бомбей, остальные уставились на него с нетерпеливой надеждой. – Еще раз пошутить.
– Пошутить? – насторожился Югов. – И как будем шутить?
– Сейчас Клим съездит за одеждой Тетриса, и мы его заберем. А завтра ты, Денис, кинешь газетчикам утку, будто Князева выкрали.
Все следили, как Денис отнесется к этой идее, в конце концов, отдуваться придется ему, а тот, свесив голову, безмолвствовал.
– По-моему, мысль неплохая, – робко высказался Клим.
– В каждой мысли должна быть логика, – заявил Югов, делая большие усилия, чтобы не взорваться, как бомба. – В данной идее логикой и не пахнет, поэтому она глупая. Ответьте: зачем врагам похищать Князева? Не проще ли его убить прямо здесь?
– Проще, – согласился Клим, растерявшись.
– Да что ты уперся в логику? – воскликнул Бомбей. – Пусть над ней думает весь город, а тебе надо стоять на одном: был Князев, и не стало его. Кто его забрал из клиники и как – ты не знаешь. Может, Князев сам встал и ушел.
– Подключенный к аппарату искусственного дыхания ушел? – процедил Югов. – И как же он это сделал?
– Очнулся, отключился и ушел, – невозмутимо сказал Бомбей. – Хорошо, а у тебя, Денис, есть предложение? Нет. И показать Князева консилиуму ты, Югов, не можешь? Нет. Договариваться с профессорами, мол, мы придумали уловку, чтобы Князеву и Малике дать время, нельзя. Ты же не дашь гарантии, что они сохранят секрет? У нас остается один вариант – забрать Тетриса. И стоять вмертвую: пропал Князев. Больше тебе не следует ничего говорить, иначе случайно ляпнешь не то, а пресса мигом прокомментирует твой ляп по-своему. Все, тут и думать нечего.
– А милиция с прокуратурой? – напомнил Югов. – Они обязательно приедут, что я им скажу?
– Я предупрежу Урванцеву и Чупаху, – пообещал обрадованный Клим. – Они работают по Ермаку и сюда не откажутся приехать. Денис, правда, другого выхода нет, пойми.
Югов махнул рукой, дескать, делайте что хотите, и ушел. Бомбей направился за ним, бросив Климу:
– Вези одежду Тетриса, а я научу Дениса, что брехать. М-да, госпожа удача нас неплохо поимела. Но еще не вечер.
Хотя Малика и настаивала, Князев отказался гримироваться:
– Мы далеко от дома и даже не в Москве, где я могу случайно по закону подлости встретить знакомых. К тому же ты не пробовала ходить в этой дерьмовой маске со стянутой кожей. И опять споришь.
– Уже не спорю, – подняла она руки. – Позвони, наконец, Климу.