Герман ударил ее по щеке. Он не выдержал. Он был оскорблен и уязвлен. Рита замерла, на секунду зажмурившись, потом с достоинством сказала, улыбнувшись:
– Когда нет других доводов, распускают руки. Что, рабыня вышла из повиновения? Так вот, дорогой, я твое величество сносить больше не намерена. – Она поставила на кровать баул, побросала туда вещи, которых, к счастью, оказалось немного. Быстро переоделась. – За полтора года мы прошли все этапы супружеской жизни. Хватит.
– Что ты собираешься делать? – растерялся он.
– Я ухожу. Навсегда. И больше ко мне даже не приближайся!
– Не смей... – Герман вырвал из рук Риты баул.
– Что?! Ты запрещаешь мне уйти? А кто ты такой? Муж? Всего-навсего любовник, который надоел мне до смерти. Отдай! Мне давно следовало вычеркнуть тебя, но я надеялась, что ты изменишься. Глупо. Для тебя существуют только твои интересы. Ты считаешь, что имеешь право на самолюбие, гордость, достоинство, а мне отказываешь в элементарном – в уважении. Отдай баул!
– Не отдам. Рита, нам же хорошо вместе...
– Мне этого мало! Я хочу, чтобы меня уважали, любили, а не обращались, как с тряпкой. Постель, дорогой, еще не все. Отдай сумку... Не отдашь? Хорошо, я уйду так.
Выбежав из спальни, Рита понеслась по ступеням вниз, но ее догнал Герман. Попытка удержать взбесившуюся Риту окончилась плачевно. Она оттолкнула его с такой неожиданной силой, что он не устоял на ногах, упал на пол. Хлопнула входная дверь, до слуха долетал лязг замков на железных воротах.
Герман медленно пересел на ступеньки лестницы, он не ушибся при падении, просто куда-то подевались силы. Теперь он остался один. Рита ушла, ушла... Вновь он задумался о значении этого слова. Оно легкое, летучее. Ушла, значит, ненадолго, вернется. Перебесится, отойдет и вернется, почему-то был уверен Герман. Полегчало. А вот Егор не вернется, он исчез навсегда, перестал существовать. Ненависть забилась в Германе, свела скулы до боли и произнесла его голосом:
– Ты мне заплатишь и за пацана.
Больше он ни о чем не думал, на страдания времени нет, он должен найти убийцу, на счету которого уже двое. Вернулся к телевизору, быть может, там есть намек, совсем крохотный, но он поможет угадать, распознать, найти...
По улице Рита бежала сломя голову. Споткнулась, упала. А упала потому, что темень была непроглядная. Фонари лишь у дома Феликса, остальная часть улицы едва освещается из окон домов. Некоторые промежутки пути вообще во власти тьмы. Разбитая коленка ныла, из ранки текла кровь, а до остановки было далеко.
Тишина улицы живая, ее наполняет множество звуков: собака залаяла, кошка прыгнула на дерево, зашипев, по листве прошелся ветерок... Вдруг показалось – шаги сзади... Рита оглянулась. Ночь надежно укрывала что бы то ни было. Но ощущение, что она не одна, не проходило. Возможно, больное воображение будоражит всякие там страхи со дна души, Рита ведь большая трусиха. Точно: кто-то ее догоняет! Более не оглядываясь, она помчалась со всех ног, интуитивно угадывая ухабы и перепрыгивая их...
Заняться было нечем – время отпускное, поэтому вечерние часы превратились в наказание. Она ходит на работу. Каждый день. В школе ремонт, ее присутствие необходимо... Так ли уж необходимо? Там только и ждут, чтобы она не пришла. Но она не может не ходить в школу, не может оставаться одна.
«Ну что, Кирочка, – слышался посторонний голос внутри, – спасаешься за работой? А как тем приходилось, кого ты невзлюбила и вышвырнула за ерунду? Тем, кому трудовую книжку подпортила? Может, у них тоже было одно спасение – работа? А ты их лишила этого спасения».
Она отбросила журнал, в котором не прочла ни строчки, прошлась по комнате, выглянула в окно. Летний вечер, чудный вечер, нежаркий... Петра нет. Приходит поздно, сразу заваливается спать, почти не разговаривает с ней. Когда его нет, она готовит монологи в духе шекспировских героев, планируя высказать их мужу, но вот он приходит, а она ни слова. Решив выпить чаю, Кира Викторовна поставила чайник на плиту...
Он давно не спит с ней. Поначалу она радовалась. Тут в школе с утра до вечера на ногах, дома планы-тетради, еще и мужа ублажай. Простите, возраст уж не тот. Проходит месяц, два, на исходе третий... И вдруг до нее дошло, что он вовсе перестал прикасаться к ней, не было даже намеков, которые она часто осаживала фразой: «У меня еще куча работы, спи». Наступил момент, когда пришлось бороться с позывами плоти. В самом деле, не станет же она говорить прямо, мол, хочу! Это унизительно, пошло, стыдно, в конце концов. Она нервничала, срывалась, а Петя не понимал причин ее внезапных обид. Подсказал ему Андрей:
– Папа, извини за нескромный вопрос, но ты с мамой давно спал?
– Сегодня, – недоумевал Петр Ильич.
Андрей от смеха чуть не врезался в дерево, так как оба находились в машине, где и выслушал сын жалобы отца. Отсмеявшись, Андрей спросил:
– Сексом давно занимался с ней?
– Не помню, – честно признался отец.
– Поэтому она и бесится. Исправь положение и можешь недели две отдыхать.
– Думаешь? – не был уверен Петр Ильич.
– Ты как маленький, – усмехнулся Андрей. – Папа, ей же тоже надо. Ты свое получаешь на стороне, а ей где прикажешь удовлетворяться?
В ту же ночь Петр Ильич решил честно выполнить супружеский долг и полез к жене с определенными намерениями. Кира Викторовна не получила ожидаемого результата, была крайне удивлена и растеряна, полночи думала, почему? Осознание пришло недели через три, за это время новых попыток к близости любимый муж и не думал предпринимать. Когда он в очередной раз явился очень поздно, лег спать и уснул тут же, она поняла, что он не хочет ее! Не хочет прикасаться, обнимать дряблое тело, целовать губы в мелких морщинках. Ему противно! Завибрировала каждая клеточка, каждая жилка пульсировала: что произошло? Кира Викторовна стала присматриваться к мужу, заметила, что он изменился, тщательно проверяет одежду, сам(!) утюжит рубашки, уделяет много времени внешности. А его каждодневные бега в кроссовках по утрам родили подозрения, которые плавно перетекли в уверенность: у Петра есть любовница! Убийственная догадка. Однако вскоре она получила возможность убедиться, что это так.
В начале мая Петр и Феликс, Герман уже сидел в СИЗО, встретили важных гостей и повезли их на базу отдыха. Кира Викторовна пожелала сопровождать мужа, да не тут-то было. Он нашел миллион причин, чтобы не взять ее. Тогда, выпросив у знакомых машину, наврав, будто срочно надо ехать на семинар, а ее автомобиль сломался, она рванула на базу. На своем приехать нельзя, Петя увидит. По дороге вспомнила, как на нее смотрели приятели, сколько недоверия читалось в их глазах. Ну, какой семинар на майские праздники, какой? «Они догадались, что я слежу за мужем, – подумала Кира Викторовна. – Мерзко».
Дождавшись темноты, она пробралась к домикам, заглянула в окна и... многое увидела, чего лучше было бы не видеть. Народ хорошо проводил времечко: пили, ели, танцевали. Мужчины сменяли друг друга в бильярдной, выходили покурить, тогда Кира Викторовна замирала под окнами. Многих она прекрасно знала лично. Феликс восседал во главе стола, являясь центром вселенной, его окружали повышенным вниманием и подобострастием. А ее Петя не отходил от молодой девушки, то и дело целовал ей ручки, ноготки на пальчиках. Девушка предложила искупаться в реке, согласился лишь Петя, остальные сослались на то, что «еще холодно».