Она поглядела ему в глаза, но не смогла прочесть в них ничего. Они сделались непроницаемы, и Амалия поняла, что стоящий напротив нее человек уже принял какое-то решение.

– Мне очень жаль, Амалия, – искренне сказал Орест. – Я не хотел… не хотел причинить вам боль. Простите меня. И… и прощайте.

Вслед за этим он вскинул руку к голове и нажал на спуск.

Эпилог

Из приватного донесения князя К.

императору Александру II

«…После того как мадемуазель Тамарина, проявившая столь незаурядную стойкость духа в этом деле, закончила свой рассказ, наступило неловкое молчание. Должен сознаться Вашему Императорскому Величеству, что, хотя ваш покорный слуга не имел оснований усомниться в словах вышеуказанной особы, его тем не менее обуревали весьма противоречивые чувства. Разумеется, хорошо, что мы наконец смогли узнать всю правду о происшедшем, но весьма прискорбно, что в этой скверно пахнущей истории оказались замешаны два аристократа, один из которых – кавалергард и придворный Вашего Императорского Величества – покончил с собой, а другой, вероятнее всего, до конца своих дней останется инвалидом. Еще прискорбнее, что нам почти наверняка не удастся избежать толков, а так как оба пострадавших занимали в обществе весьма значительное место, то сплетни утихнут не скоро и, вероятно, не один месяц будут будоражить умы. В этих обстоятельствах, я полагаю, мы должны сделать все, чтобы избежать огласки, ибо она может только навредить. Легко себе представить, с каким удовольствием некоторые господа газетчики встретят известие, что сын князя Рокотова, одного из самых преданных слуг Вашего Императорского Величества, оказался одержимым безумцем. Впрочем, мадемуазель Тамарина, кажется, склонна скорее считать, что он лишь был очень одиноким, несчастным и уязвимым человеком, но, возможно, она просто удручена потерей жениха, хотя бы и умалишенного. Также она поведала мне, что слухи о состоянии, наследницей коего она будто бы является, оказались на поверку чистейшим вымыслом, хоть их и оказалось достаточно, чтобы двое жестокосердных людей, г-н М. и г-жа О., пожелали от нее избавиться. Смею думать, что неожиданное исчезновение баснословного наследства окажется нам весьма на руку, ибо мадемуазель Тамариной, судя по всему, придется зарабатывать себе на жизнь, а так как она является единственным свидетелем происшедшего, грех было бы этим не воспользоваться. Поэтому я взял на себя смелость справиться у вышеозначенной мадемуазель, не согласился ли она пойти на службу в особый департамент, к г-ну В., чьи люди практически постоянно находятся за границей, выполняя различные поручения. Таким образом, мы убьем сразу двух зайцев: В. получит нового сотрудника, а мадемуазель Тамарина будет достаточно занята, чтобы не разглашать в гостиных подробности недавней драмы. Что же до господина Зимородкова, о котором я уже докладывал Вашему Императорскому Величеству, то он будет нем, как рыба, ибо прекрасно понимает, что от этого зависит его будущее возвышение. Смею надеяться, что мое решение зачислить слишком много знающую девицу в штат к г-ну В. встретит у Вашего Императорского Величества одобрение, ибо было бы слишком жестоко оставлять на произвол судьбы бедную сироту, которой довелось столько пережить. Засим остаюсь Вашего Императорского Величества преданнейший слуга, и т. д.».

Резолюция на донесении, рукой императора:

«С написанным согласен. Сироту не обижать, определить на полное жалованье. Александръ».

И вместе с этой твердой подписью, поставленной рукой великого царя-освободителя, наша история обретает хотя и временный, но все-таки заслуженный

КОНЕЦ.