В проклятом городе третий день шел проклятый дождь. Он шел не останавливаясь, мутной стеной соединяя серое небо с земной сентябрьской грязью. Дождь стучал по черепичным красным крышам старого города, по покосившимся крестам заброшенного немецкого кладбища, по асфальту, положенному на средневековый булыжник, по крыше мрачного кирпичного здания психиатрической лечебницы. Стучал по крыше бывшей пивоварни, на территории которой последние сто лет работал конезавод, манивший цыган со всей округи.
Дождь стучал по ивам, чьи тяжелые кроны тянулись вниз, к водам быстрой реки Анаграммы, располневшей от небесных потоков. Стучал дождь и по крышам замка Шварценбург, нынешнего Дома правительства, и по развалинам замка Гильденмайстер, под темными гулкими сводами которого, в подвале, сейчас творились странные вещи. Черная месса, колдовской обряд, шабаш — так подумал бы каждый, кто осмелился бы заглянуть в подвал на огонек. На холодном каменном полу, заваленном кирпичной крошкой, среди одноразовых шприцев, использованных презервативов и засохших экскрементов, горели свечи. Подвал когда-то служил пыточной камерой. Именно в нем, если верить древним рукописным книгам, чудом дошедшим до наших дней, тевтонские рыцари пытали, а затем казнили последнюю прусскую ведьму. Последнюю ли?
Под сводами этого мрачного и вечно холодного подвала двое мужчин и две женщины совершали обряд по всем канонам черной магии. Они жаждали встречи с демоном и тщательно приготовились к ней. В центре, на полу, старательно расчищенном и украшенном черными с золотом свечами, между которыми лежали цветки кувшинок, они нарисовали две белые окружности. В одной из них начертили неведомый фосфорически светящийся знак, символизирующий имя и сущность вызываемого демона. В другой — ярко-белый пентакль, повернутый одной из вершин к имени демона. На острие лежал серый козел со связанными копытами, его бородатая морда была перемотана веревкой. В двух других вершинах стояли девичьи фигуры в поблескивающих антрацитом плащах. Хоть головы их и были укрыты капюшонами, по очертаниям фигур, которые угадывались даже в дрожащем тусклом пламени свечей, казалось, что девушки эти очень и очень красивы. Действительно, неземной красотой Яны и Анны Гелочек стоило восхититься. Казалось, что природа, создав один шедевр, осталась настолько довольна результатом, что решила его продублировать. Грациозные, изящные двойняшки с прозрачными льдинками голубых глаз, бледной атласной кожей, тонкими запястьями и щиколотками, длинными шеями — таких девушек в любую эпоху признали бы красавицами. В оставшихся вершинах пентаграммы стояли Сатанюга и Следак — люди без имен. В руках высоченный Сатанюга, лицо которого наполовину было закрыто черным капюшоном, держал старинный фолиант в сильно потертом кожаном переплете — Гримуар, незаменимую книгу для черных ритуалов. Сатанюга беззвучно шевелил бескровными губами, вперив взгляд в ветхие страницы, и водил по ним указательным пальцем. На пальце не хватало одной фаланги. Следак, сутулый мужчина лет сорока, похожий на поэта Александра Блока, стоял, низко опустив седую длинноволосую голову, и не поднимал взгляда от белого угла пентакля под ногами. Весь его вид говорил о том, что ему очень неловко за происходящее. Но вот часы на башне Густава стали отбивать полночь. Сатанюга встрепенулся и под их гулкий бой начал нараспев читать заклинания из книги. Девушки замерли, скрестив руки на груди, только легкий ветерок, вечно гуляющий под сводами замка, играл с шелковыми подкладками их плащей.
Следак нервно закашлял. Больше всего сейчас ему хотелось убежать из замковой пыточной под проливной дождь, чтобы струи воды смыли с него этот липкий кошмарный сон. Но он не мог этого сделать. Во-первых, происходящее не было сном. Во-вторых, хоть Следак и не сам затеял эту игру, он считал себя отчасти виновным во всем, что творилось сейчас в этом проклятом городе. Сначала Сатанюга бубнил на латыни, и Следаку, как выпускнику юрфака, иногда попадались знакомые слова. Но вскоре пошла полная абракадабра. «Наверное, шумерский», — подумал Следак и сразу вспомнил Ароныча. О существовании мертвых языков Следак услышал именно от него. Классный был мужик. Следак представил, как бы у Ароныча отвисла челюсть, доведись ему увидеть их ночное представление. На лице невольно появилась улыбка, которая колючим шариком скатилась в живот, а потом пошла обратно. «Ну вот, только заржать тут не хватало». Следак решил отвлечь себя от неминуемых судорог смеховой истерики и напряг память.
Наум Аронович вел во Дворце пионеров краеведческий кружок, который любознательный Следак посещал с пятого по восьмой класс. Дети боготворили Ароныча, только что окончившего истфак и не растерявшего еще юношеского энтузиазма. Они заслушивались его диковинными историями про родной край. С ним они то погружались в магию кельтских друидов, то клеили из картона рыцарские доспехи и устраивали настоящие турниры, на которых невзрачный, лысоватый Ароныч начинал, казалось, светиться загадочным звездным светом и становился похож на могущественного колдуна вроде Мерлина. Как-то раз Ароныч рассказал ребятишкам, как тевтонские рыцари поминали после боя своих погибших собратьев. Вечером они разводили огромный костер и кидали в него плащи погибших. Потом, уже глубокой ночью, когда костер прогорал, рыцари посыпали пеплом головы, углем обводили контур глаз и красили веки, переворачивали плащи черным подбоем наружу, садились в круг. Втыкали перед собой мечи, как кресты. Монах подходил к каждому и писал углем на лбу первую букву имени одного из погибших. Все закрывали глаза и молча молились. В неверном свете тлеющих углей белые лица с черными глазницами становились похожи на выбеленные черепа. Словно покойники сидят в кругу. Мальчишки, конечно же, все так и сделали в одном из походов к башне Бисмарка — разрисовались, завернулись в одеяла и сели, закрыв глаза, в круг. Следак помнил, что обряд даже в их исполнении смотрелся страшновато. Таким был первый его эзотерический опыт — тогда он смотрел на мир чистым и наивным взглядом. Тогда его игры не имели ничего общего с тем жутким ритуалом, в котором он участвовал теперь. Теперь Следак хорошо знал, как это — когда страшно по-настоящему. А Ароныч лет десять назад умер от сердечного приступа. Пил много в последнее время, не нашел себя в новой эпохе, которой на фиг не нужен был его любимый кружок. Слава богу, не дожил до пришествия в город ЗЛА.
Сатанюга перешел на древнееврейский, смешно завывая в конце каждой фразы. Следак, глубоко ушедший в воспоминания, случайно поднял глаза и встретился взглядом с несчастным козлом, тяжело дышавшим в ожидании печальной своей участи. Следак никогда не симпатизировал живодерам, и сердце его наполнилось жалостью. Накостылять какому-нибудь гаду на допросе — пожалуйста, но мучить несчастную, безвинную животину — это не к нему. Сатанюга настоял, чтобы козел был обязательно, и именно такой — старый, бородатый, матерый козлище. На его поиски и поимку ушел весь вчерашний день. Торговаться было некогда, так что они его украли. Козел оказался настоящим козлом, взятие в плен далось нелегко. Тощему заду Сатанюги досталось больше всего. И поделом. Следак вспомнил этот замечательный удар острыми рогами. Теперь уже он никак не смог сдержать истерический смех. Сатанюга, поперхнувшись очередным хрипло каркающим словом, резко повернулся и сверкнул злобным взглядом из-под капюшона на хохочущего Следака.