Долли странно было это от него слышать. Доктор Снэрсбрук объяснила ей, что Брайан не помнит ничего из того, что происходило с ним после четырнадцати лет, что ее задача – помочь ему вернуть утраченные годы. Она многого не понимала, но до сих пор доктор Снэрсбрук всегда оказывалась права.
– Они не очень долго упирались. Твой отец и кое-кто еще переговорили с компаниями, которые финансируют университет. Тем было в высшей степени наплевать, пять лет тебе или пятьдесят. Ради того они и основали университет, чтобы отыскивать такие таланты. Сверху дали указание, и тебя приняли. Я не сомневаюсь, что ты прекрасно справился, но в точности, конечно, не знаю.
– Не понимаю.
Долли вздохнула и взглянула на доктора Снэрсбрук. Но та сидела с непроницаемым лицом – помощи от нее ждать не приходилось. И в первый раз пройти через это было нелегко, а теперь пережить это снова, ради Брайана, было не легче.
– Ну, ты ведь знаешь, у нас с отцом… не все гладко. Было не все гладко. Или, может быть, ты не знаешь? То есть не знал?
– Знаю. Взрослые думают, что дети, даже когда подрастут, ничего не понимают в семейных делах. Вы старались говорить потише, но я слышал, как вы ссорились. Мне это не нравится.
– Мне тоже не нравилось.
– Тогда зачем вы с отцом ссоритесь? То есть ссорились? Я никогда не мог понять.
– Прости, что это причинило тебе боль, Брайан. Но мы были совсем разные люди. У нас была прочная семья, может, даже прочнее других, потому что мы не слишком многого друг от друга ждали. Но в интеллектуальном отношении у нас с ним было мало общего. А когда появился ты, я стала иногда чувствовать себя пятым колесом.
– Ты хочешь сказать, что я в чем-то виноват, Долли?
– Нет. Как раз наоборот. Я хочу сказать – я виновата в том, что все это не кончилось благополучно. Может быть, я завидовала тому вниманию, которое он так щедро уделял тебе, и ревновала, видя, как вы близки друг с другом и как я от вас далека.
– Долли! Я всегда… любил тебя. Ты мне почти как настоящая мать. Свою родную мать я почти не помню. Мне сказали, что она умерла, когда мне был только год.
– Спасибо, что ты это сказал, Брайан, – ответила она с едва заметной улыбкой. – Пожалуй, сейчас уже поздно кого-то винить. Во всяком случае, мы с твоим отцом разошлись и через несколько лет без всяких скандалов развелись. Я вернулась к родителям и нашла новую работу – там я сейчас и работаю.
Поддавшись внезапной вспышке гнева, она повернулась к Эрин Снэрсбрук.
– Вот и все, доктор. Это то, чего вы хотели? Или мне еще немного повыворачивать душу?
– Физически Брайану двадцать четыре года, – спокойно ответила та. – Но его воспоминания обрываются на четырнадцати.
– Ох, Брайан… Прости меня, пожалуйста. Я не хотела…
– Конечно, не хотела, Долли. Наверное, все, о чем ты мне сейчас рассказала, уже назревало, и я должен был это видеть. Не знаю. Должно быть, дети всегда думают, что все останется, в сущности, по-старому. Просто в университете так много дел, работать над искусственным интеллектом так интересно… – Он умолк и повернулся к доктору Снэрсбрук. – Как по-вашему, доктор, теперь мне уже стукнуло пятнадцать? Во всяком случае, за последние несколько минут я много чего узнал.
– Это делается не совсем так, Брайан. Ты много чего услышал, но сам этого не помнишь. Твои воспоминания мы и должны теперь восстановить.
– Как?
– С помощью вот этой машины, которую – я могу сказать это с гордостью – помогал создавать ты. Я собираюсь стимулировать воспоминания, которые ты будешь опознавать. Компьютер станет следить за этим. Всякий раз, когда воспоминания по обе стороны разреза будут совпадать, между ними будет восстанавливаться связь.
– Да ведь во всем мире не хватит проводов, чтобы заново соединить все нервы, какие есть в мозгу! В нем, кажется, что-то около десяти в двенадцатой нервных связей?
– Да, но там большая избыточность. Мозг очень похож на компьютер, и компьютер тоже очень похож на мозг. Но важно никогда не забывать и о различиях. В компьютере память статична, а в человеческом мозгу – нет. Воспоминания, к которым человек возвращается чаще, становятся прочнее, а те, что возникают реже, слабеют и исчезают. Я надеюсь, что, когда будет заново соединено достаточное количество контактов, удастся восстановить и другие связи. Мы будем искать немы.
– А что такое немы?
– Нем – это пучок нервных волокон, соединенный с разнообразными элементами, каждый из которых на выходе представляет собой фрагмент какого-то понятия или какое-то состояние сознания. Например, что такое красное и круглое, сладкое и хрустящее, размером примерно с твой кулак и…
– Яблоко! – радостно воскликнул Брайан.
– Именно это я и имела в виду, но заметь – я этого слова не произносила.
– Но ведь только оно и подходит!
– Ну да – но ты можешь знать это только благодаря тому, что у тебя в мозгу существует элемент «яблоко», и он так связан с другими, что автоматически активируется, как только активируется достаточное число нужных немов: тех, что соответствуют понятиям «красный», «круглый», «сладкий», «плод».
– Да, еще вишни. У меня, наверное, и для вишен есть нужные немы.
– Да. Вот почему я добавила: «размером с кулак». Но два месяца назад у тебя этих немов не было. Или, точнее говоря, у тебя, конечно, были немы, соответствующие яблоку, только их входы были неправильно подключены. Поэтому раньше ты не узнавал яблоко по такому описанию – до тех пор, пока мы в ходе лечения не подключили их правильно.
– Странно. Я ничего такого не помню. Погодите-ка. Конечно, я не могу этого помнить. Это было до того, как вы восстановили мою память. Как можно что-то вспомнить, если у тебя нет памяти?
Эрин уже начала привыкать к этой удивительной сообразительности, хотя каждый раз не могла ей не поражаться. Однако она продолжала тем же тоном:
– Вот так и соединяются между собой немы – все дело в правильном подключении их входов и выходов. До сих пор мы могли делать это только для самых обычных немов – тех понятий, которым выучивается любой ребенок. А теперь мы будем искать все более сложные немы и смотреть, как подключаются они. Я хочу постепенно выходить на все более высокие уровни твоих мыслей, представлений и ассоциаций. Их будет все труднее локализовать и описать, потому что здесь мы вступаем в область, которую определило твое индивидуальное развитие, в область понятий, которые были свойственны только тебе одному, для которых нельзя подыскать обычных слов. Когда мы их найдем, вполне возможно, что ни я и никто другой не сможем понять, что они для тебя означают. Но это неважно, потому что с каждым днем ты будешь узнавать все больше и больше. Каждый раз, как машина-коррелятор будет обнаруживать десяток новых немов, ей придется перебирать тысячу других возможных элементов, чтобы выбрать, к какому из них эти немы подключить. А каждые двадцать немов открывают миллион таких возможностей.