Все посмотрели на генерала. Пауза затянулась. Потом он заговорил:
– Я рассмотрю вашу просьбу.
– Но, генерал, не можете же вы…
Генерал Шоркт прервал Бена, резко стукнув по столу рукой:
– Могу. Вот мое решение. Военная охрана останется, потому что это дело оборонного значения. Речь идет не о правах одного человека, а о национальных интересах. Я отвечаю за безопасность этого юноши, которая в моих глазах связана с национальной безопасностью.
Больше ничего здесь говорить не нужно. Это было и останется делом оборонного значения.
– Но я не военнослужащий! – воскликнул Брайан. – Я штатский и свободный человек! Вы не имеете права держать меня в заключении!
– Есть еще вопросы? – осведомился генерал Шоркт, не обращая на Брайана никакого внимания. – Если нет, совещание окончено.
Этим совещание и кончилось, и на экране снова появился пейзаж пустыни. Брайан мрачно молчал. Бену это не понравилось.
– Я возвращаюсь в Туманную Дыру, – сказал он. – И сразу обращусь в комиссию при президенте – а если понадобится, прорвусь и к нему самому. Нельзя допустить, чтобы этому динозавру в военной форме сходили с рук такие вещи.
– Похоже, что можно, – заметил Брайан, пытаясь стряхнуть с себя навалившееся отчаяние. – Я пошел в лабораторию. Сообщите, когда что-нибудь узнаете.
Оба молча смотрели ему вслед – сказать им было нечего.
Брайан запер за собой дверь лаборатории. Он был рад, что остался один. Конечно, не нужно было предаваться таким радужным надеждам, питать такую уверенность, что он вот-вот выйдет на свободу. Чем выше взлетишь, тем больнее падать. Он подошел к рабочему столу Шелли, уселся за него и подумал, не позвонить ли ей по тому телефону, который она оставила. Нет, еще рано.
В коридоре послышался шелест, и в дверях появился телеробот.
– Buna dimineata. Cum te simti azi? – произнес он.
– Что-что?
– Это по-румынски – «Доброе утро, как вы себя чувствуете?»
– Что это ты вдруг заговорил по-румынски?
– Я изучаю румынский. Очень любопытный язык. Читать на нем я уже, разумеется, могу свободно – я загрузил себе в память словарь и грамматику.
– А, понимаю. Ты это сделал, потому что ФБР передало нам похищенные записи вместе с заметками доктора Бочерта?
– Твое предположение правильно. Кроме того, я предпринял некоторые шаги, о которых мы говорили по поводу молекулярной памяти для МИ…
– Могу я спросить, что такое «МИ»?
– Машинный интеллект. Я считаю, что термин «искусственный» неточен и оскорбителен. Мой интеллект отнюдь не искусственный, просто я машина. Я уверен, ты согласишься, что «машинный интеллект» звучит не так обидно, как «искусственный».
– Соглашусь, соглашусь. А о каких шагах ты говоришь?
– У меня был очень интересный разговор с доктором Уэскотом из Калифорнийского технологического института в Пасадене. Он полагает, что твоя идея использовать для создания МИ их молекулярные блоки памяти весьма перспективна.
– Моя идея? Свен, ты что-то путаешь.
– Чтобы не устраивать ненужных сложностей, я звонил от твоего имени и говорил твоим голосом…
– Ты выдал себя за меня?
– Думаю, что это можно сформулировать и так.
– Свен, нам придется выбрать время и серьезно поговорить об этике и праве. Прежде всего, ты солгал.
– Ложь – неотъемлемая часть общения. И мы уже обсуждали вопрос о том, приложимы ли законы, разработанные людьми, к разумным машинам, – насколько я помню, этот вопрос остался открытым.
– А как насчет личных одолжений? Что, если я попрошу тебя больше никогда не пользоваться моим именем и голосом?
– Конечно, я удовлетворю твою просьбу. Я пришел к выводу, что человеческие законы возникли в ходе взаимодействия личности и общества. Если мои действия тебя огорчают, я их больше не повторю. Хочешь услышать запись этого разговора с Уэскотом?
Брайан мотнул головой:
– Пока меня вполне устроит краткое резюме.
– В настоящее время они испытывают блок памяти на триллион мегабайт, и главная трудность здесь – составить подходящие программы, которые обеспечивали бы доступ к его сложной трехмерной схеме. В ходе разговора ты высказал предположение, что твой МИ, возможно, лучше годится для этой цели. Доктор Уэскот с радостью согласился. У них скоро будут готовы еще несколько блоков, и первый же, который будет хорошо работать, они пришлют сюда. Это необходимо для расширения моего сознания.
– О чем ты говоришь?
– Я никогда не понимал, почему это явление всегда пугало и ставило в тупик философов и психологов. Сознание – не что иное, как способность отдавать себе отчет в том, что происходит в нем самом и в окружающем мире. Я не хочу никого обидеть, но вы, люди, почти не пользуетесь сознанием. И не имеете представления о том, что в нем происходит. Вы не можете даже припомнить, что происходило несколькими мгновениями раньше. А мой мозг Б может хранить гораздо более полную запись моей умственной деятельности. Вся трудность в том, что она слишком обширна – то и дело приходится многое стирать, чтобы освободить место для новой информации. Ты, конечно, помнишь, как я это делаю.
– Еще бы не помнить, это мне не так легко далось.
– Однако о природе сознания мы сможем побеседовать и позже. Сейчас меня больше интересует молекулярная память. Она позволила бы мне хранить намного больше информации, а значит, иметь более обширную и эффективную память.
– И куда меньшего размера! – Брайан указал на стойки с электронной аппаратурой, загромождавшие угол комнаты. – Если нам удастся подключить к тебе такой объем памяти, мы сможем обойтись без всего этого железа. Ты станешь действительно мобильным…
Телефон на поясе у Брайана зазвонил, и он поднес его к уху.
– Брайан, это Бен. Могу я зайти в лабораторию поговорить?
– Когда вам угодно. Вы далеко?
– Уже иду туда из своего кабинета.
– Я отопру вам.
Бен был один. Вслед за Брайаном он прошел в лабораторию.
– Добрый день, мистер Беникоф, – произнес Свен.
– Привет, Свен. Я не помешал?
– Нет, ничего срочного, – ответил Брайан. – Что нового?
– Комиссия приняла решение закончить мое расследование. Другими словами, то, зачем меня направили сюда, уже сделано. Хотел бы я знать, кто стоял за всем, что тут произошло, но этого мы скорее всего никогда не узнаем. Хотя я не отстану от ФБР, чтобы они не закрывали дело. Вероятно, это единственный вопрос, по которому у нас с генералом Шорктом полное единодушие. Пусть он солдафон и скотина, но он не дурак. У него те же опасения, что и у меня.
– Что вы имеете в виду?