– У нас фамилия французская! Мы, может, потомки французских кровей! – кипятилась свекровь. – У нас в роду не было крестьян!
– А теперь будут!! – рявкнула Клавдия, и на этом дружба со свекровью угасла.
На следующий день мама Акакия уезжала. Напоследок она тоскливо всплакнула и почему-то долго извинялась перед сыном:
– Прости меня, Акаша, мой эксперимент с твоей самостоятельностью тебя погубил. Бедный мальчик.
Потом она приезжала еще раза три – когда уже родились дети. Сам Акакий раз в году обязательно ездит к матери, а потом целый год пишет ей добрые письма про свою счастливую жизнь.
Сейчас Клавдии вдруг пришло в голову – а ведь в те времена он любил ее. Он даже поставил ее ближе собственной матери. Интересно, как бы она себя чувствовала, если бы Лиличка – жена Данилы, относилась к ней так же, как она к своей свекрови? Нет, когда закончатся эти передряги с расследованием, надо будет обязательно взять старушку к себе. Но только когда вот они кончатся?
Акакий появился у общежития Любаши точно в срок. Девушка выскочила из вестибюля и, цокая высоченными каблуками, подбежала к машине.
«Зачем она только напялила эти каблуки? Я рядом с ней смотрюсь той-терьером», – раздосадованно подумал Акакий и тут же об этом забыл. Пусть он даже карманный пудель, но какова девица! Коротенькое платьице еле держалось сверху на тоненьких ниточках и при этом заканчивалось как-то уж совсем неожиданно – чуть пониже пояса. Было впечатление, что Любочка и внучка Яна носят один размер. От девушки пахло чем-то дурманящим, и ее руки как бы случайно то и дело прикасались к его плечу. А то и вовсе к ногам. Он уже давненько и сам себе такого не позволял: радикулит, дери его за ногу, но сейчас было жуть как приятно.
В неброском ресторанчике Люба шустро заказала горячее и парочку салатиков. Ждать закуски пришлось долго, зато водку в потном графинчике принесли сразу же. Акакий вместе с Любочкой не стали дожидаться всего остального, а первую рюмку выпили так, с хлебушком. Глаза у обоих заблестели, и сразу же сложился разговор.
– Люба, признайся, что ты во мне нашла? – томным голосом вопрошал Акакий, поглаживая ручку девчонки своей ладонью с узловатыми пальцами.
– Вот меня все об этом спрашивают, – шутливо надулась прелестница. – Мне и девчонки в общаге говорят – ну, мол, и отхватила задохлика. Дурак дураком, даже одеться толком не может. А мне нравится. Вы такой необычный. Вот этот галстук – он же от Валентино, верно?
Акакий покраснел и поправил галстук.
– Да это Клава на китайском рынке взяла. А уж кто ей продал, не знаю, может, и Валентина. Давайте лучше выпьем.
Тарелки с салатом принесли только к концу вечера, и парочка уже успела набраться. Про горячее никто и не вспомнил. Они оба вообще плохо соображали. Сначала Любочка все время пыталась стянуть галстук с шеи Акакия и бормотала «На вечную память», а Распузон сопротивлялся, он не мог в заведении находиться с расстегнутым воротником. Потом девушка сидела на коленях у Акакия Игоревича, это он еще тоже помнил, помнил еще… ох ты, батюшки! Он же там все стекла переколотил! Точно, а какому-то важному господину заявил, что покупает весь его ресторан и самого важного господина тоже, и он будет у него горшки охранять. Он имел в виду цветочные, конечно же.
И что ж его так понесло, вот стыд-то… А Любочка? Любочка… Вот зараза, она шептала огромному верзиле, чтобы он шума не поднимал, а потихоньку сплавил Акакия Игоревича обратно в тюрьму… Почему обратно?… Ничего не ясно… И уж совсем непонятно, почему его, Акакия, Любочка открыто целовалась с парнем с соседнего столика. Она, наверное, пьяненькая была и просто мужчин перепутала. Хотела с Акакием, а тут этот франт подвернулся… а потом… Потом сознание Распузона отключилось. Совсем.
Очнулся Акакий от пронизывающего холода. Вокруг была непроглядная тьма и несло сыростью. Костюм отчего-то был совершенно мокрым, отвратительно лип к телу и не согревал, как все порядочные костюмы, а только притягивал холод. У Акакия Игоревича мерно тряслись руки и ноги, а зубы выстукивали бодрый строевой марш. Где это он? И почему мокрый-то? Акакий сел, огляделся и тихонько заскулил. Глаза вскоре привыкли к темноте, и ему удалось разглядеть какие-то знакомые очертания. Еще некоторое время вчерашний ухарь тупо пялился на местность, пока до него не дошло – он находится на пляже «У Агафьи»! Под чахлым кустом китайской сирени. Ведь сколько раз он говорил хозяйке, не будет эта сирень расти на песчаной почве, а упрямая Агафья – пусть здесь растет, на черноземе и дурак вырастет. Вот так!
И как это он сюда забрался? В таком виде швейцар Коля его точно бы не пропустил, а Агафья тут же позвонила бы Клаве. А кроме как через парадный вход на пляж не доберешься. Мысли лениво ворочались в голове, и объяснения не находилось. Вдруг непонятный шум прервал самоанализ Акакия. Послышался всплеск воды, и из заводи вышел Ихтиандр. Акакий так явно его видел, что даже заметил, где у него замок на гидрокостюме. «Здравствуй, белая горячка», – тоскливо подумал несчастный гуляка и еще сильнее прижался к кусту сирени. Ихтиандр, не торопясь, крался к коттеджу. «Наверное, есть захотел, на одной-то рыбе долго разве продержишься?» – мелькнуло в Акакиевой голове. Человек подошел к дому, но в двери заходить не стал, а пошарил в траве, вытащил старую деревянную лестницу и приставил к окну на втором этаже. Едва слышно он поднялся до окна и попытался открыть створки. Окно не поддавалось. Ихтиандру было неудобно – надо было держаться за лестницу и прорываться внутрь.
– Мужик, слышь, ты постучи, там только Агафья, она откроет, чего так пыжиться… – от чистого сердца посоветовал Акакий.
Он и сказал-то негромко, а речной гость вздрогнул, замахал руками и со страшным грохотом рухнул на землю. Не оглядываясь, незнакомец поскакал к воде и ушел в черную реку. Шум падающей лестницы переполошил Агафью, в комнату которой выходило это окно. Проснулся также кто-то из посетителей, и уже позже всех выскочила заспанная охрана.
– Кто здесь? – шарил фонариком по пляжу воинственный охранник Рома. Сегодня его смене надлежало сторожить такое сокровище, как старушка Агафья, и он, проспав все на свете, теперь носился по песку с ошалелыми глазами.
– Что здесь творится?! – недовольным голосом вопрошала хозяйка заведения. – Акакий Игоревич, а вы здесь каким ветром, несчастье вы наше?
Акакий на «несчастье» обиделся и даже перестал стучать зубами.
– А вы что же думаете, я просто так здесь валяюсь? – гневно сверкнул он золотой коронкой. – Я со вчерашнего вечера в засаду залег!
Если бы от него еще не несло так перегаром… И все же Агафья уже с уважением оглядела его хлипкую трясущуюся фигуру.
– Зачем? И что это вы мокрый с головы до ног? Ф-фу, а уж аромат от вас… – сморщила старушка нос.
– Прекратите немедленно фукать! – обозлился Акакий. – Я еще вчера заподозрил неладное, вот и решил проверить свои подозрения и, как видите, не ошибся. А «ф-фу», как вы выражаетесь, это чтобы согреться. Так что нечего тут кукситься, лучше бы мне горячего чаю с малиной, рюмочку коньячку и теплый халат. Неужели вы не понимаете, я вам жизнь спас!