– Да как же незамужняя? Я слышала, у нее муж есть, Сазоном звать… – потихоньку выведывала Аллочка.
Старушки дружно замахали на нее руками.
– Да бог с тобой! Сазон-то какой муж, брат он ей. Родной брат, как есть родной.
– Она сама-то в ституте говнетики работат, уж больно больша шишка, – доверительно сообщила бабуся в желтой куртке и начала быстро рассказывать, боясь, что подруги ее перебьют. – Полька никода в замуж-то не ходила, жила ровно как осина – одна. Я-то и мать, и отца их знала, мы ж первые заселились. Вот, послушай.
И бабушка рассказала. Даниловы заселились действительно одни из первых. Семья была дружная – мать, отец да сынок – Бориска. Жили справно, не шумели, отец сильно не пил, а когда и выпьет, жену по двору не гонял, и она тоже вела себя смирно, встретит пьяненького супруга, разденет, разует, да и спать уложит, хорошая была семья. Сын рос, был баламутом, как и все в его возрасте, время пришло – пошел в армию. А вот когда сынок-то в армию отлучился, тут и оказалось, что у Даниловых не только сын, но и дочка имеется. Дочь прибыла неизвестно откуда, с огромным животом. Бабы соседские потихоньку у Веры, матери-то, вызнали. Оказывается, девчонка поехала учиться в большой город, еще четыре года назад, да, видно, учеба не тем боком пошла – вот, привезла ребенка, ну и, ясное дело, никакого отца у этого дитяти не намечается. Бабы хоть и сочувствовали Вере в глаза, а за глаза каждая своего мужика покрепче к себе тянула – мало ли чего молодой девке в голову взбредет, а ну как она решит и еще кого родить? Но Полина ни на кого даже не смотрела. Девочка у нее родилась. Очень рано отдали ребенка в ясли, а сама Полина снова ударилась в учебу. Потом работать пристроилась. Мать-то, пока жива была, помогала, как могла, а потом-то не стало их – ни Веры, ни Николая, болезни замучили, рано умерли. Осталась Полина с дочкой одна, и братец приехал. После армии он на какую-то стройку подавался, долго там куролесил. Ничего не нажил, но научился пить, кутить и отдыхать на полную катушку. Вертопрахом жил Бориска. Уж сколько с ним Полина мучилась: и на работу гнала, и сама его устраивала, да все без толку. Полина-то на девчонку тянулась, учила, одевала, как куклу, все самое хорошее ей покупала, а как только дочка-то подросла, собралась и заявила:
– Все, мам, поеду я, в театральный поступать. А вообще в институт кинематографии хочу.
– Да что ж тебе, детонька, здесь-то не учиться? – испугалась Полина.
– Да здесь и учиться-то негде! Театральные институты – они только в столице, у нас нет. А там тебе и ВГИК, и Щукинское, и ГИТИС, в один не пройду, так в другой примут. Ты, мама, меня не держи, я все равно здесь, возле твоей юбки, не останусь.
Полина погоревала. А потом уселась с дочерью вечером на кухне и высказала ей все свои опасения.
– Я же тоже ездила учиться, а приехала… какая там учеба, тебя вот только и привезла. Чего уж там, молодая была, глупая, казалось, что любовь – это всерьез и навечно… Поэтому и учебу забросила, а оно видишь, как обернулось.
– Мама, сейчас время другое. Я не дурочка, голову на плечах имею.
И уехала.
Полина осталась одна, а чуть позже братец ее с очередной бабенкой развелся, да к сестрице, в родительскую квартиру-то, и въехал. С сестрой-то ему куда удобнее. Она никаких денег с него не трясет, ругать никогда не ругает, кормить кормит, даже одевает иногда. Чего еще надо. Ну, бывает, взбрыкнет, когда настроение плохое, тогда Бориске приходится неделю, а то и две самому себя обслуживать, а потом снова все нормально. Вот так и живет Полина уже сколько лет. Замуж не вышла, да и не смотрит она на мужиков, как тут выйдешь. Зарабатывает теперь хорошо, она профессором в своем институте, но на себя тратится мало. Дочка у нее артисткой так и не сделалась, но уцепилась за какого-то мужичка, живет с ним в коммуналке, там, в большом городе, дите ему родила, а тот все никак ее до загса довести не может, так и живут нерасписанные. Дочка Полине тут однажды письмо написала, мол, жалеет, что мать не послушала, но обратно не вернется, слишком уж город по душе. Да и муж, пусть и незаконный, а оторваться от него никаких сил нет. Еще плакалась, что ребенок у нее маленький, а денег не хватает и без помощи матери совсем туго. Полина теперь оставляет себе вообще сущие крохи, а все дочери отсылает. У них даже скандалы с Бориской стали все чаще и чаще. Поэтому и выходит, что не могла Полина на чужого мужика позариться.
– Если я правильно поняла, Бориска – это родной брат Даниловой, так? А при чем тут тогда Сазон? – не совсем поняла Аллочка.
– Бориска и есть Сазон. Это у него прозвище такое, еще с малых лет, – пояснила старушка. – Бориска долго букву Р не выговаривал. А его все время спрашивали – как зовут. Мальчонкой он больно хорошенький был, вот и приставали к нему все подряд. Парнишке стыдно картавить-то, вот он услышал где-то имя Сазон и давай повторять. Вот с тех пор и повелось – Сазон да Сазон. Его раньше даже участковый врач Сазоном звал.
– Чего-то этот ваш Сазон таким стариком выглядит, я слышала, борода у него, как лопата. Сколько ж ему?
– И-и-и, борода! – засмеялись бабуси. – Он уж не мальчик, конечно, ему сколь ужо, Анисьевна?
– Дык поди-ка сорок три… ну да… Полька-то ровня моей Нинке, а ей сорок пять в этом году отмечали. А Бориска сестру на два года моложе. Вот и считай – Польке сорок пять, стало быть, Бориске все сорок три стукнуло.
– Во, не старый он ишо. А борода, так он ее специально отращиват кажну осень, чтоб в конкурсе Дедов Морозов первый приз получить. Он уж в каком-то получал. Не, не стар он.
– Вы говорили, в каком институте Полина работает? – уточнила Аллочка.
– В ституте говнетики, чегой-то там разрабатывают, хто их знат, – отмахнулась старушка. – А чево, твой-то точно к Полинке бегат? Может, и хорошо это, пущай уж баба и для себя поживет.
Аллочка поперхнулась семечкой:
– Ни фига себе! Значит, пускай ваша Полинка для себя живет с моим мужиком, да? А я тогда куда?
Старушки погудели, бурно обсуждая, куда можно пристроить ненужную жену, и так ничего и не решили. Аллочка еще посидела с ними для приличия, но возвращения Даниловой, самом собой, дожидаться не стала.
Она шагала домой с чувством исполненного долга. Эх, жаль, что сегодня Толика вытурила, вот бы ему рассказать, как она лихо провернула эту операцию! Вспомнив про Толика, Аллочка немного загрустила. Это сколько она ему сказала не появляться? Три дня? Да, погорячилась, ну да ладно, пусть это будет проверкой на прочность их отношений.
Варя влетела в дом и сразу же наткнулась на широкую спину Фомы. Тот уже успел вернуться и теперь переживал предательство супруги, усиленно заколачивая гвоздь в стену. Этот гвоздь его просили вбить уже второй месяц, но все никак не доходили руки, а тут, от злости, он готов был долбить стену целый день. Гвоздь уже давно был заколочен, но теперь он стал совсем непригодным, потому что Фома вбил его так глубоко, что шляпка прочно ушла в стену и повесить уже ничего было нельзя на такой гвоздик.