«Дело в шляпе», — подумал успокоившийся агент. Засунув руки в карманы, он проследил, как Амалия с Билли садятся на извозчика. Через минуту экипаж покатил по направлению к гостинице, где остановились баронесса и ее друг.
— Я понял, чего он хотел от вас, — нарушил молчание Билли. — Неужели вы и в самом деле вернетесь к ним? Они же не стоят вас!
— Поговорим об этом потом, — поморщилась Амалия. И по выражению ее лица Билли понял, что она и в самом деле не хочет об этом говорить.
В гостинице она приняла горячую ванну и сразу же легла в кровать, но сон не шел к ней. Лежа под расшитым ирисами шелковым одеялом (белье и всю постель баронесса возила с собой), она размышляла.
Она думала об Анне Владимировне, которая столько лет ускользала от возмездия, которое все-таки настигло ее. Думала о холеных, представительных братьях Городецких, которые построили свое процветание на чужих смертях, что вовсе не считали чем-то постыдным. Думала о Билли, который ворочался и вздыхал за стеной, — ведь, если бы не она, его бы наверняка давно уже не было в живых. Думала о странном, мужественном человеке, который предпочел быструю смерть угасанию в лечебнице для душевнобольных. Интересно, что бы такого маэстро мог рассказать ей о ее будущем? Ведь Беренделли знал, определенно знал, что именно она будет расследовать его убийство, и, может быть, знал даже, что убийцы не уйдут безнаказанными. Однако больше всего она думала об Александре. О том, как они любили друг друга когда-то и куда все это ушло… Она закрыла глаза и сама не заметила, как наконец задремала.
Проснулась Амалия уже вечером. Баронесса встала и первым делом попросила газеты. Горничная принесла ей целую стопку вечерних выпусков. Амалия бегло просмотрела их и отложила в сторону. Весть об убийстве хироманта уже успела просочиться в прессу, но ее интересовали не сообщения уголовной хроники, а политические известия.
Заглянул Билли, но, увидев грустное, рассеянное лицо баронессы, не посмел докучать ей и быстро исчез. Вновь заглянула горничная — на сей раз она принесла письмо от матери Амалии, отправленное из полтавского имения семьи.
В последнее время Аделаида Станиславовна приобрела привычку писать только по-французски, который она к тому же мешала с польским, и Амалии пришлось перечитать письмо три или четыре раза, чтобы вполне уяснить его смысл. Ничего особенного, впрочем, матушка не сообщала. Дядя Казимир упал с лошади и лежит в постели, моды в Полтаве никуда не годятся, дети здоровы и целуют свою маму. В письмо был вложен рисунок старшего, Миши, и Амалия долго смотрела на него. Миша нарисовал двух птичек на ветке, но так как рисовал мальчик не самым лучшим образом, птички почему-то показались Амалии похожими на две морковки. Впрочем, насколько она знала, никто в их роду не мог похвастаться особыми способностями к рисованию, включая ее саму.
Часы пробили десять. Амалия отложила письмо матери и подумала, что завтра поедет в особняк смотреть, как продвигается ремонт. Потом, пожалуй, можно будет пригласить на обед Александра. Правда, придется что-то делать с Билли, которому ее бывший муж явно не по душе, но Амалия знала, что всегда сумеет его уговорить. И еще Мельников… она же обещала дать ему ответ. Баронесса поморщилась. Не то чтобы она не знала, что именно следует написать. Нет, решение уже было принято, и никаких сожалений о нем не возникало.
Амалия села за стол и взялась за перо.
Антуанетта Беренделли была депортирована на родину, где ее судили за совершенные ею убийства. Впрочем, принимая во внимание все обстоятельства дела, суд постановил, что молодая женщина не заслужила тюремного заключения, так как одна из убитых оказалась иностранкой, ведшей весьма предосудительный образ жизни, а второй принимал участие в убийстве ее собственного отца. Протест обвинения, что в то время мадемуазель Беренделли не могла знать о последнем обстоятельстве, был отклонен. Кроме того, свою роль сыграло и приведенное адвокатом свидетельство того, что мадемуазель Беренделли страдала небольшим расстройством психики и даже лечилась у доктора Ротена. Вскоре после суда Антуанетта уехала в неизвестном направлении. По слухам, она купила дом в глухой провинции, где вела очень замкнутую жизнь.
Анна Владимировна Верховская на суде отказалась от всех показаний, которые дала во время следствия. Кроме того, генерал Мезенцев, чья жена была сестрой ее мужа, сделал все, чтобы замять скандальное дело, и разбирательство было прекращено. После этого Анна Владимировна пыталась воссоединиться с мужем, но Павел Петрович ее не принял. Она умерла в столице, в собственной квартире, около 1900 года.
Владимир Сергеевич Городецкий, несмотря на красноречие, с каким он защищал себя во время процесса, был признан судом виновным по всем пунктам обвинения и приговорен к лишению дворянских прав и пожизненной ссылке в Сибирь. Там он близко познакомился с революционерами и стал горячим сторонником ниспровержения существующего строя. До времени, когда мечты его сподвижников начали претворяться, Владимир Сергеевич, впрочем, не дожил, потому что скончался в 1897 году от белой горячки.
Павел Петрович Верховский был вынужден оставить службу и продал дом в Петербурге. Вместе с сыном они купили имение во Владимирской губернии и перебрались туда. На досуге Митенька стал разводить цветы и весьма преуспел в данном занятии — его розы появлялись даже на международных выставках. Он постоянно помогал матери деньгами, но, даже женившись, не желал с ней встречаться. Его женой стала дочь соседского помещика, который выводил необыкновенно крупные тыквы.
Через несколько месяцев после описанных событий Иван Андреевич Лакунин и его супруга взяли приемного ребенка, которого звали Андрюшей. На старости лет Евдокия Сергеевна увлеклась гаданием на картах и предсказывала судьбу всем, кто просил ее об этом.
Венедикт Людовикович де Молине по-прежнему занимался врачебной практикой, помогая и многим неимущим больным. В пятьдесят пять лет он женился на одной из своих пациенток, которой спас жизнь, и вместе с ней побывал на родине, где его никто не узнал. Остаток дней Венедикт Людовикович провел вдали от Франции — по его словам, он слишком привык к России, чтобы с ней расставаться.
Варенька Мезенцева вышла замуж за Никиту Преображенского, который после смерти графини получил большое наследство и отстоял его от посягательств родни Элен. Отец Вареньки счел брак мезальянсом, но, видя, что дочь по-настоящему счастлива, мало-помалу примирился с зятем. Никита написал несколько сонат, которые, однако же, не имели особого успеха. Если композитор и был огорчен данным обстоятельством, внешне это никак не выражалось. Никита и Варенька умерли от голода в Петрограде в печально известном 1919 году. Они прожили вместе всю свою жизнь и умерли в один день.