Амалии не часто приходилось испытывать такое разочарование, как сейчас. Она едва не разрыдалась, и только гордость помогла ей держать себя в руках. Глаза ее сухо блестели.
– Да… Похоже, действительно она.
Девушка взяла одну из панелей, поднесла к лицу и, не удержавшись, осторожно потрогала волосы Леды пальцем. Не каждый день выпадает счастье прикоснуться к работе самого Леонардо… Амалия вернула панель на место, села на пол, осторожно сняла пылинку с крыла лебедя, чуть поерзала, устраиваясь то так, то эдак, чтобы получше рассмотреть композицию. Позади нее Рудольф переминался с ноги на ногу, не находя себе места.
– Поздравляю вас, кузен, – грустно сказала Амалия, поднимаясь на ноги.
– Она принадлежит моему кайзеру, – пробормотал Рудольф, словно оправдываясь.
– Да… – задумчиво сказала Амалия, глядя на прекрасную женщину с неземной улыбкой. – «Леда» воскресла. Кто бы мог подумать!
Она со вздохом поглядела на лежащие рядом другие картины – на надменную Валерию Висконти в жемчугах и на голозадую «Одалиску», таращившую бессмысленные глаза.
– До чего же вульгарная баба, – промолвила Амалия с тоской. Контраст и впрямь был разителен.
Она сложила друг на друга два портрета и начала медленно скатывать четыре холста, которые нашла в коричневом чемодане.
– Кузина, – воскликнул расстроенный Рудольф, – умоляю вас, стукните меня роялем по башке!
– Уй, Рудольф, – сказала Амалия, болезненно морщась, – прошу вас… У нас был уговор. Вы мне ничем не обязаны.
Агент вцепился обеими руками в волосы.
– Но как же… но ведь это вы догадались…
– Рудольф, – сердито проговорила Амалия, – перестаньте. Впрочем, если вам так уж хочется удружить мне, отдайте мне лучше одну картину из ваших, и покончим с этим.
– Рафаэля? – встрепенулся Рудольф. – Я… Амалия, я с радостью!
– Не Рафаэля, а Себастьяна, – уточнила Амалия.
– Но Рафаэль ценится гораздо дороже! – не утерпел агент. – Кузина…
– Я не люблю Рафаэля, – отозвалась Амалия с раздражением в голосе. – Он какой-то… приглаженный, что ли. Себастьян Секунд мне больше по душе… И потом, там изображено совершенно потрясающее лицо.
Рудольф тихо вздохнул.
– Держите, – сказал он, протягивая ей полотно.
Это был портрет человека лет тридцати или около того, поразительно белокурого, красивого, с тонкими чертами лица. Правая его половина была здоровой, левая же покрыта какими-то уродливыми пятнами и походила на лик разлагающегося трупа. Рудольфа передернуло.
– Странный у вас вкус, – заметил он.
– Вы говорите совсем как моя мама, – со смешком ответила Амалия. – Она из всех картин признает только виды озер.
Рудольф замолчал. Амалия бережно свернула Секунда и уложила его в футляр.
– А вы?
Рудольф подобрал галстук миссис Рейнольдс, связал им вместе три части «Леды» и забрал свои картины, после чего агенты водворили платки и сорочки обратно в чемоданы и затолкали их под сетку.
– Вы на меня сердитесь? – неожиданно спросил Рудольф.
– Я? – удивилась Амалия. По-видимому, она совершенно овладела собой, потому что улыбалась как ни в чем не бывало. – За что мне на вас сердиться?
– За «Леду», – коротко ответил Рудольф. – Я знаю, вы бы хотели, чтобы она досталась вам. Я ведь такой же, как и вы, – всегда болезненно переживаю неудачи. Верьте, если бы это зависело только от меня, я бы отдал эту чертову картину вам с легкой душой, но… мой повелитель должен получить «Леду», потому что заплатил за нее огромные деньги и не может себе позволить, чтобы над ним смеялись во всем мире.
Часы в глубине трюма прохрипели половину второго.
– Уже поздно, – сказала Амалия просто. Держа под мышкой футляр с холстами и два громоздких портрета, она нагнулась и отлепила свечу от пола. – Пора возвращаться.
На их счастье, страж дремал, и они смогли выбраться из трюма незамеченными.
Стояла глубокая ночь, когда Амалия наконец вернулась к себе. Затылок у нее ломило, глаза слипались. Она бросила футляр с картинами, «Одалиску» и портрет Валерии Висконти на кровать, села, обхватила пальцами виски и задумалась.
В номере напротив Рудольф крепко запер дверь, снял с кровати перину и положил под нее все три части «Леды», после чего спрятал остальные картины в декоративный камин, который никогда не топили, вернул перину на место, вновь застелил постель и через некоторое время уже спал крепким сном.
Если бы он не был так утомлен и догадался бы поплотнее задернуть штору, он бы наверняка заметил тень, которая, притаившись сбоку от окна, внимательно наблюдала за его манипуляциями. Убедившись, что Рудольф уснул, тень исчезла. Через некоторое время ручка на двери, ведущей в каюту Рудольфа, начала поворачиваться, но тому, кто стоял снаружи, это ничего не дало. Дверь была закрыта на два оборота, и Рудольф предусмотрительно оставил ключ в скважине. Поняв, что к германскому агенту проникнуть не удастся, тень изрыгнула витиеватое проклятие и канула во тьму.
* * *
Из дневника Амалии Тамариной (зашифровано)
«23 ноября. Второй день плавания.
Похороны мадам Эрмелин. Труп Висконти в пустующей каюте.
«Леда» найдена.
С этим делом – все. Но меня волнует другое: не была ли мадам Эрмелин отравлена? И если да, то кем?
2 ч. 15 мин. ночи. Ложусь спать».
– Молись! – страшным голосом вскричал убийца и занес кинжал.
– Ах, сударь, – простонала несчастная герцогиня, падая на колени, – заклинаю вас всем, что вам дорого: не убивайте меня…
«Господи, до чего же глупы эти детективные романы! – подумалось Амалии. – Вместо того чтобы падать на колени и произносить мелодраматические монологи, надо было взять предмет потяжелее и как следует стукнуть им нападающего по голове».
Она захлопнула книгу и откинулась на спинку кресла. По правде говоря, ей даже не слишком хотелось читать. Амалия хорошо знала себя. Бесполезно было даже надеяться на то, что ей удастся отвлечься, пока она не нашла ответа на тот самый, решающий вопрос.
В дверь постучали.
– Войдите! – недовольно крикнула Амалия.
На пороге возник Рудольф фон Лихтенштейн. Вид у кузена был малость смущенный. Он замешкался у двери, не решаясь войти.
– Доброе утро, кузен, – сказала Амалия. – Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно, – уныло ответил Рудольф, – просто прекрасно. – Он глубоко вздохнул. – Скажите мне… только честно, кузина! Вы на меня не в обиде?
– Из-за чего? – удивилась Амалия.
– Из-за дамы с лебедем, – лаконично ответил Рудольф.