Амалия улыбнулась. До чего же он мил, бедный Рудольф!
– Нет, – совершенно искренне отозвалась она. – Я на вас не в обиде, кузен.
– Да? – Рудольф смешался. – А то вы тут сидите взаперти и не выходите… Я решил, что вы не хотите меня видеть.
– Я всегда рада вас видеть, кузен, – возразила Амалия, принимаясь за десерт. – Просто я никак не могу выкинуть из головы мадам Эрмелин. Меня не покидает ощущение, что ее смерть вовсе не была естественной. У нее определенно был жесткий характер, и мистер Дайкори считает, что семья не слишком горевала, потеряв ее. Может быть, она кому-то сильно мешала, и тот человек решил, что настал момент убрать ее с дороги раз и навсегда? Тело хоронят в воде, и никто не обнаружит никаких концов. Как вы думаете, кузен?
Рудольф широко улыбнулся.
– Я полностью согласен с вами, кузина, и готов подписаться под каждым вашим словом.
– Значит, вы тоже полагаете… – начала Амалия.
– Совершенно неважно, что я полагаю, – перебил ее кузен. – После того, как вы вчера оказались правы, а я кругом не прав, я готов оказывать вам поддержку в любом начинании, которое вам угодно будет предпринять.
– Вот как? – подняла брови Амалия.
– Да, – серьезно ответил Рудольф. – Значит, по-вашему, ее мог убить кто-то из семьи?
– Пока это только мои догадки, – заметила Амалия.
– А мотив? Полагаете, деньги?
– Возможно, – поколебавшись, согласилась Амалия. – Или чье-то ущемленное самолюбие.
– Хм, – сказал Рудольф. – Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Лично я считаю, что если уж они терпели ее столько лет, то терпели бы и дальше. Домашние тираны всегда выбирают таких жертв, которые не станут сопротивляться. В этом и состоит весь их гнусный расчет. Они ставят на то, что между бунтом и смирением человек почти всегда выбирает последнее, потому что внешне оно не требует таких усилий, как бунт. Но, что бы там ни говорили, смирение – выбор малодушных, и расплата за него бывает очень жестокой.
– А расплата за бунт? – подала голос Амалия.
Рудольф усмехнулся:
– В нашем мире за все приходится платить, кузина. Кстати, я должен сообщить вам кое-что. – Он подался вперед. – Сегодня я совершенно случайно заглянул в ту пустующую каюту…
– Позвольте мне закончить, – сказала Амалия. – Вы не нашли в шкафу… нашего знакомого. Так?
– Именно, – со вздохом подтвердил Рудольф. – Кажется, сам он уйти не мог. Как вы думаете, куда он делся?
– Уплыл, – отозвалась Амалия. – Как и мадам Эрмелин.
Рудольф мечтательно зажмурился.
– Наверное, мерзавец Вернер постарался. Надо бы разок применить к нему ваш метод. Канделябром по голове, связать и кинуть за борт.
– Руди, я нахожу, что вы чересчур кровожадны, – мягко заметила Амалия.
– Это, наверное, во мне заговорил прадедушка Боэмунд, – доложил Рудольф, весело блестя глазами. – Так что вы намерены предпринять по поводу мадам Эрмелин?
– А что бы вы сделали? – напрямик спросила Амалия.
– Для начала, – спокойно ответил Рудольф, – я бы побеседовал с врачом.
Они нашли доктора Ортегу в бильярдной, где он с азартом гонял шары на пару с аккомпаниатором Шенье.
– Доктор, – сказала Амалия, – можно вас на минуточку?
Ортега отложил кий и подошел к ним. Амалия отвела маленького доктора к окну, где, немного смущаясь, завела разговор о мадам Эрмелин. Мол, ее смерть была такой внезапной… Не думает ли он, что мадам могли попросту убить?
– Странно, – заметил Ортега, с любопытством поглядывая на молчавшего Рудольфа фон Лихтенштейна. – Очень странно.
– Что именно? – насторожилась Амалия.
– Да то, – беззаботно ответил доктор, – что вы, мадам Дюпон, не первая, кто задает мне сегодня этот вопрос.
Амалия вся обратилась в слух.
– В самом деле? Значит, кто-то еще спрашивал у вас…
– К вашим услугам, мадам Дюпон, – произнес мягкий баритон в двух шагах от нее.
Амалия резко обернулась и увидела сыщика из страховой компании, Деламара. Он стоял, заложив руки в карманы, и пристально смотрел на нее.
– Доброе утро, месье Деламар, – проговорила Амалия, улыбаясь самой очаровательной из своих улыбок, которой было бы вполне достаточно, чтобы заменить солнце в ненастный день. Однако месье Деламар, похоже, был не слишком чувствителен к женским чарам, потому что смотрел на Амалию с неприкрытым подозрением.
– Все в порядке, Ортега, – сказал сыщик врачу. – Можете идти.
Недоуменно пожав плечами, доктор вернулся к прерванной партии.
– Можно вопрос, мадам Дюпон? – очень вежливо осведомился Деламар. – Что побудило вас, постороннего, в сущности, человека, интересоваться подробностями кончины мадам Эрмелин?
Амалия и Рудольф тревожно переглянулись. Требовалось срочно подыскать какое-нибудь объяснение, и желательно как можно более убедительное. Как всегда, Амалия нашлась первая.
– Видите ли, – сказала она, – дело в том, что мой муж, месье Дюпон, всегда говорил мне… – Она запнулась.
– Молодчина этот Дюпон, – встрял Рудольф, чтобы заполнить паузу.
– Да. – Амалия улыбнулась. – Так вот, месье Дюпон всегда говорил мне, что случайных смертей не бывает, – выпалила она.
Брови сыщика поползли вверх.
– А ваш месье Дюпон… он кто? – спросил он.
– Месье Дюпон – полицейский, – бодро ответила Амалия. И, послав Рудольфу многозначительный взгляд, добавила: – Был.
– Ах вот оно что… – медленно проговорил Деламар. – Да, теперь все понятно, я имею в виду, ваш интерес к этому делу. – Он кашлянул и поправил галстук.
– Значит, дело все-таки есть? – вклинился Рудольф.
Сыщик приоткрыл рот, покосился на Ортегу и Шенье, которые сосредоточенно сражались вокруг обитого зеленым сукном стола, подхватил агентов под локти и не спеша зашагал прочь из бильярдной.
– Не поймите меня превратно, – сказал он, когда дверь за ними захлопнулась. – Я всего лишь представитель страховой компании. И поэтому, когда сегодня утром Кристиан Эрмелин принес мне вот это, я оказался в довольно сложном положении.
– Что принес? – насторожился Рудольф.
– Сейчас вы сами увидите. – Деламар запустил руку во внутренний карман и извлек оттуда маленький голубой конверт. Внутри оказался вчетверо сложенный листок простой бумаги.
– Можно? – спросила Амалия, завладевая листком.
Она развернула его и удивленно моргнула.
На листке черными печатными буквами было жирно выведено: «Ты умрешь первой». И подпись: «Л.».
* * *
– Опа! – воскликнул Рудольф, с интересом изучая листок. – Что это?