– Благодарю вас, ей гораздо лучше, – вежливо ответила Амалия.

– В самом деле? – Рубинштейн улыбнулся широкой, по-мальчишески озорной улыбкой. – Поразительно!

– Что именно вы находите поразительным? – осведомилась Амалия тоном великосветской дамы.

– Все, – ответил Рубинштейн. – И Станислава, и жену. Видите ли, – голос его зазвучал неприязненно, почти угрожающе, – у баронессы Корф есть дядя, но вовсе не Станислав, а Казимир. Кроме того, он терпеть не может семейную жизнь и никогда не был женат. – Рубинштейн положил карты и поднялся с места. – Вы не баронесса Корф, раз не знаете таких простейших вещей. Нет, вы не Амалия Корф, хоть и пытались выдать себя за нее... Кто же вы, сударыня?

Не думаю, что он получил бы ответ на свой вопрос. Миг – и та, кого я всегда считал баронессой Корф из Особой службы, распрямилась с миниатюрным револьвером в руках, которого я никогда у нее не видел. Но прежде, чем она успела выстрелить, Лиу подскочила к ней сзади и, закрыв веер, звенья которого неожиданно сложились в острый нож, что есть силы вонзила его самозванке в шею.

ГЛАВА XXXVIII

Я никогда не думал, что кровь может хлынуть фонтаном, что такое только сплошь и рядом происходит в уголовных романах, – однако теперь своими глазами убедился, что подобное и впрямь возможно. Должно быть, Лиу попала жертве прямиком в сонную артерию – струя забила с такой силой, что брызги долетели до подвесок люстры и даже до занавесок на окнах. Та, которая выдавала себя за Амалию Корф, не то засипела, не то захрипела и в судорогах повалилась на пол. Рубинштейн стоял, очень бледный, и вытирал кровь с лица.

– Что ты наделала! – вырвалось у него.

Лиу обернулась к нему, ее глаза горели, ноздри раздувались.

– Она хотела убить тебя! Хватай его, он пришел с ней! – Последние слова относились явно ко мне.

Я вцепился в первое, что попалось под руку, – в поднос с картами со стола – и от души приложил им рыжего по физиономии. Он повалился, и я бросился к двери, но Лиу не унималась. Она подскочила к жертве, которая еще билась в агонии, и подобрала валяющийся возле тела на ковре револьвер.

– Не уйдешь! – торжествующе выкрикнула она, и я услышал, как щелкнул взводимый курок.

Дверь распахнулась мне навстречу, и я остолбенел. На пороге стояла спутница китайца – та самая черноволосая красавица, сверкающая бриллиантами, как рождественская елка – огнями.

– Беги, болван! – выкрикнула она и вытолкнула меня в коридор.

Прогремел выстрел, и пуля выбила фонтанчик известки из стены. В следующее мгновение бриллиантовая дама выхватила из прически шпильку, оказавшуюся на поверку тонким кинжалом, и с непостижимой ловкостью метнула его в китаянку.

– Лиу! – закричал Рубинштейн.

Я бросил взгляд в комнату и увидел, как Лиу с кинжалом в груди оседает на ковер.

– Вы... вы... – пролепетал я. Но бриллиантовая уже крепко ухватила меня за руку и поволокла по коридору, крича:

– За мной! Быстрее, быстрее!

– Вы... вы кто? – пролепетал я. – Как вы...

– Все объяснения потом, потом, потом! Что у вас за талант, Марсильяк, постоянно путаться под ногами... Сюда!

– Держите их! – кричал уже где-то вдалеке Рубинштейн. – Не дайте им уйти!

Мы кубарем скатились по лестнице и бросились в коридор. Вслед прогремело несколько выстрелов.

– Сюда! Живее!

Мы вылетели из особняка через черный ход. На слабо освещенной улице, под единственным фонарем прохаживался бородатый дьякон. Я тотчас же признал его – всего несколько минут назад он прошел мимо меня к церкви вместе с хором.

– Аркадий! – закричала моя спутница. – Аркадий, свисти!

Дьякон меланхолично кивнул и поднес к губам свисток. Должно быть, тот прежде принадлежал соловью-разбойнику, потому что от пронзительного свиста у меня заложило уши. Вмиг улица наполнилась людьми, вокруг загрохотали тяжелые сапоги.

– Окружить дом! Никого не выпускать! – командовала моя спутница. Затем обернулась ко мне, глаза ее сверкали: – Ну? Вы их видели?

– Кого? – тупо спросил я, от последних событий, похоже, начисто утратив способность соображать.

– Чертежи! – Моя спутница топнула ногой. – Ну? Они у него?

– У Рубинштейна, – только и кивнул я, – в несгораемом шкафу. Но...

– Чертежи у Рубинштейна! – прокричала она, оборачиваясь к лжедьякону. – Вы поняли, Аркадий? Не медлите!

– Попрошу, сударыня, не учить меня моему ремеслу, – обидчиво ответил дьякон, снимая бороду и как-то ловко скидывая рясу, под которой оказалась превосходная штатская одежда. Я глянул оборотню в лицо и закоченел.

– Позвольте! Но ведь это же... Это же кучер!

Лжедьякон, он же Аркадий, кучер мадемуазель Плесси, надменно выпрямился.

– К вашему сведению, милостивый государь, – прохрипел он, сверкая очами, – я никакой не кучер, а действительный статский советник Аркадий Пирогов. Да-с! И вы меня чрезвычайно обяжете, милостивый государь, если будете впредь титуловать меня «ваше превосходительство»!

Мне показалось, что я сплю и вижу сон... Я поглядел на мою спутницу – и понял. Эти глаза, эта улыбка...

– Постойте... – пролепетал я. – Погодите! Вы... вы Изабель Плесси, так?

– Не совсем, – ответила она. – Я баронесса Амалия Корф.

В особняке меж тем творилось нечто неописуемое. Где-то трещали выламываемые двери, где-то звенело разбитое стекло. Кто-то кричал и угрожал, женщины визжали. Во втором этаже распахнулось окно, и Акробат проворно спрыгнул вниз, но, прежде чем он успел вскочить на ноги, его уже крепко схватили и прижали к земле.

– Ведите его в дом! – приказал Пирогов. – Никого не выпускать!

– Ничего не понимаю... – бормотал я. – Вы – Амалия... а кто же была та, другая?

– Фрида Келлер, – ответила настоящая Амалия, блестя глазами и загадочно улыбаясь. – Как Рубинштейн угадал, что перед ним не я?

– Дядя Казимир... – Я уже не соображал, что говорю. – Из-за дяди... холостого... Но как же вы... А телеграмма? В ней сообщалось о вашем прибытии...

– Дорогой вы мой, – усмехнулась Амалия, прислушиваясь к звукам, долетающим из особняка, где кто-то рыдал, кого-то хватали и кто-то порывался немедленно уйти, но его не пускали. – Где вы видели, чтобы секретные телеграммы посылались открытым текстом? Такое встречается только в романах, и то не в самых лучших.

– Но почему...

– Потому что Стоянов спрятал тело, вот почему. Леманн и Келлер не подозревали, что он следит за ними. Поняв, что Столетов погиб, Стоянов сошел с поезда, купил лошадь у барышника и во весь опор помчал к телу, рассчитывая найти на трупе нечто, что приведет его к чертежам. А Леманн с Фридой задержались, потому что искали извозчика, который бы их подвез и не стал бы задавать лишних вопросов. И вот, когда они прибыли туда, где рассчитывали обнаружить тело вора, там его уже не было. Естественно, они решили, что труп увезла полиция, и придумали дерзкую комбинацию с появлением особого агента. Им было известно, что я нахожусь за границей... то есть они думали, что я все еще там... и Фрида решила выдать себя за меня, предварительно послав соответствующую телеграмму. Можете представить себе мое удивление, когда я заявилась в кабинет к Ряжскому, а увидела там телеграмму... Ну и, конечно, находиться рядом с Фридой, которая действовала под моим именем, – это было нечто, доложу я вам. Нет, я подозревала, что ваши городские чиновники – изрядные болваны, но вот так запросто принять все на веру, не спросить ни документов, ни сопроводительного письма... Придется сделать им внушение, нельзя же, в конце концов, быть такими доверчивыми. А вы, конечно, молодец, господин Марсильяк... Можете быть покойны, ваше усердие не останется незамеченным.