– Мы все поняли, Жан-Поль, – с улыбкой промолвила Матильда. – Вы циник, который верит только в свои цифры. И не спорьте, что это не так!
Ланглуа развел руками.
– Я просто хочу сказать, что причина, по которой месье актер появился здесь, представляется мне неубедительной, вот и все.
– А мне его поступок представляется очень романтичным, – со вздохом заметила Матильда. – Будет жаль, если мадам Дюпон разделит вашу точку зрения и посадит его под арест.
– Не думаю, что у нее хватит смелости для этого, – возразил Ланглуа. – Насколько я понял, она собирается дождаться приезда жандармов из деревни. Как раз сейчас наша полицейская дама снаряжает Альбера в дорогу. Именно он должен будет спуститься с горы и рассказать, что здесь творится.
Матильда встрепенулась.
– Очень хорошая мысль! – горячо воскликнула она. – Потому что мы все… – ее лицо побледнело, она нервно стиснула руки, – мы все тут извелись. Я… я не знаю, смогу ли я и дальше выдерживать все это.
Я, конечно, стал бормотать бесполезные слова утешения, злясь на Ланглуа, который так некстати оказался рядом. Но вот щеки Матильды порозовели, она послала мне улыбку, и я почувствовал себя счастливейшим человеком на свете.
– Поскорее бы настал Новый год, – проговорила Матильда с тоской.
И мы, все трое, стали смотреть в окно, за которым вновь стал медленно и величаво падать снег.
Гора своей вершиной уходит в облака. Морозный воздух раздирает глотку.
– Господи, господи, господи… – тоскливо бормочет Альбер. – Вернуться, что ли?
Но вернуться в замок смерти страшно, страшнее, чем идти вперед. Конь медленно брел среди сугробов, с трудом нащупывая дорогу и то и дело проваливаясь в снег едва ли не по самое брюхо.
«Ну ничего, – подумал Альбер, – ничего… Раз уж актеришка тут прошел… стало быть, и мы сдюжим. Не робей, Альбер!»
Мысленно сам себя подбодрив, он тронул поводья, и конь покорно поплелся вперед. Он фыркал и недовольно косил глазом на всадника.
– Иди, иди, – вполголоса говорил Альбер, – вот так… потихонечку, помаленечку… Ну и намело, ну и намело!
Дорога шла по краю пропасти, и Альбер отвернулся, чтобы не смотреть в нее. А если бы он поднял глаза, то бы заметил наверху, за большим камнем, припорошенным снегом, человека, чье лицо было почти полностью укрыто шарфом. Человек был занят тем, что прилаживал к плечу ружье.
– Тпрр!.. Да куда тебя… Правее, правее бери!
Конь протестующе мотнул головой. Грянул выстрел, и Альбер внезапно почувствовал, как его словно ожгло возле сердца чем-то горячим. Не успев даже удивиться такой метаморфозе, он выронил поводья и закачался в седле.
– Ах ты… господи… – беззвучно шептали его губы. – Как же? Сволочь…
Конь, почуяв неладное, захрапел и сделал резкий скачок. Он ушел в рыхлый снег почти по грудь, но инстинкт вновь вывел его на дорогу. Всадник сполз на шею коня. Руки Альбера бессильно повисли.
Наверху, возле большого камня, человек удовлетворенно улыбнулся и, вскинув на плечо ружье, вернулся в замок Иссервиль. Снег крупными хлопьями падал на его следы. Человек был уверен, что через некоторое время они полностью исчезнут, а значит, никто никогда не сумеет вычислить его. Впрочем, в последнем он все-таки заблуждался.
В сущности, писать совершенно не о чем, но я все равно пишу, потому что… в общем, сам не знаю почему. Амалия увела Франсуазу в гостиную, ту самую, в которой последняя увидела на зеркале надпись кровью, и о чем-то разговаривает со служанкой. Я хотел последовать за ними, но Амалия так поглядела на меня, что у меня пропала всякая охота быть с ней рядом. Я пошел к маме, но у дверей услышал, что она плачет, а горничная Полина утешает ее, и тогда решил навестить брата. Гийом дремал на кровати, но, когда я вошел, приоткрыл глаза.
– Здравствуй, братишка, – сказал он, видя, что я мнусь на пороге.
В комнату заглянул доктор и, заметив в ней меня, нахмурился.
– Люсьен! Будь так добр, не утомляй больного.
Он явно хотел меня выпроводить, но Гийом взволнованно приподнялся на постели.
– Нет-нет, Виньере, он вовсе мне не мешает. Оставь его.
– Как знаете, сударь, – с расстановкой промолвил доктор и вышел.
Гийом поглядел на меня и улыбнулся.
– Садись, – сказал он, кивая на стул.
Я повиновался, чувствуя себя до крайности неловко. И все же, несмотря на неловкость, никакая сила в мире не смогла бы выпроводить меня из потайной комнаты. Я знал, что поступил правильно, придя сюда, и сознание этого поддерживало меня. Ведь теперь у меня не осталось никого, кроме мамы и умирающего брата.
– Я очень скучал по тебе, – проговорил я, чтобы с чего-то начать. – Когда мне сказали, что ты утонул, я два дня плакал.
– Знаю, – серьезно ответил Гийом. – А помнишь, как мы делали с тобой кораблики из щепочек и пускали их в Сену?
Я кивнул, чувствуя в горле ком. Я сглотнул, но ком все равно остался, и я не знал, что мне сделать, чтобы избавиться от него.
– Скажи, Гийом, – прошептал я, – я могу что-нибудь сделать для тебя? Хоть что-нибудь?
Но он только покачал головой.
– Нет, малыш. Судя по всему, мне не так уж много осталось, и поэтому ты должен… – Он запнулся. – Ты должен мне пообещать, что никогда не оставишь маму.
– Хорошо, – почти беззвучно прошептал я. – Обещаю.
– Ты молодец, – мягко сказал Гийом. Он немного поколебался. – Скажи, а ты не знаешь, где она сейчас?
И хотя брат не назвал имени, я сразу же догадался, кого он имеет в виду.
– Амалия сейчас разговаривает с Франсуазой, – ответил я. – В той самой комнате, где… ну… была та надпись.
– «Вы все умрете здесь», – тихо промолвил Гийом. – Ясно. – Он улыбнулся. – А она ведь приходила ко мне.
– Амалия?
– Ну да.
– Она о чем-то говорила с тобой? – сгорая от любопытства, спросил я. – Что она хотела знать?
– Я так и не понял, – медленно проговорил Гийом. – В основном она расспрашивала меня о докторе Виньере.
– О! – вырвалось у меня. – Неужели она думает, что доктор… Да нет, невозможно! Он слишком стар, чтобы быть Фредериком Аржантеем!
Гийом метнул на меня быстрый взгляд.
– А ты сам как думаешь, кто это? – спросил он.
– Не знаю. – Я нерешительно прикусил губу. – Но мне не верится, что убийца – актер. Конечно, он противный, но… не до такой же степени!