Убедившись, что она ничего не забыла, Амалия спустилась вниз, и как раз вовремя – явился посыльный с двумя объемистыми папками и маленьким конвертом.
– Я могу забрать досье с собой? – спросила Амалия. – Боюсь, у меня не будет времени ознакомиться с ними здесь.
– Разумеется, – последовал ответ. – Но в Париже вы должны их оставить.
«И зачем я сказала, что завтра же готова двинуться в путь? – размышляла Амалия. – Война могла бы подождать дня два или три, в конце концов!»
Лакей принес кипу английских газет и приглашение на бал от Владимира Львовича. Амалия села к столу, написала в ответе, что не сможет присутствовать на балу, так как уезжает по срочному делу, и просила ее извинить. Отдав лакею письмо, она зашла в детскую, где среди кубиков и прочих игрушек возился карапуз с толстыми щеками и светлыми кудрями. Всякий раз, глядя на карапуза, Амалия поражалась тому, что у него ее глаза.
– Ну-с, Михаил Александрович, – шутливо спросила она, садясь в своем красивом розовом платье прямо на ковер рядом с сыном, – как поживаете?
Карапуз, тихонько сопя, положил поверх сложной постройки очередной кубик и воззрился на маму, после чего подошел и без всяких церемоний поцеловал ее в нос. Оба засмеялись – просто так, без всякой причины.
– Опять уезжаешь? – спросил карапуз деловито.
– Опять, – подтвердила Амалия со вздохом.
Мишенька застенчиво потупился.
– Но ты вернешься? – спросил он недоверчиво.
– Конечно, вернусь, мое сокровище, – ответила Амалия ласково. – Что тебе привезти?
Миша почесал нос и вздохнул.
– Птичку, – попросил он умоляюще. – И чтобы она пела!
– Но птичке грустно в клетке, – возразила Амалия.
Карапуз засопел и стал теребить себя за волосы.
– Нет, ей не будет грустно, – промолвил он наконец. – Ведь у нее буду я.
Когда Миша был совсем маленьким, он как-то застал мать в слезах после одного неприятного разговора и, растерявшись, спросил: «Тебе грустно?» Амалия погладила его по голове и ответила: «Нет, потому что у меня есть ты».
– А у меня тогда кто будет? – Амалия сделала вид, что обиделась.
– Я и птичка, – гордо ответил Миша. – А ты знаешь, что бабушка с ума сошла?
– Что? – Амалия оторопела.
– Ну да, – беззаботно продолжал ребенок. – Так сказал дедушка, потому что она хочет выйти замуж.
«Дедушкой» он называл бабушкиного брата Казимира. Отец Амалии умер несколько лет назад, еще до рождения внука.
– Ох, – сказала Амалия, переводя дух. – Пойдем-ка лучше обедать.
За обедом она большей частью молчала. И размышляла. Что бы она ни делала для сына, ее не оставляло чувство, что она делает слишком мало. Миша был на редкость милым, кротким, добрым ребенком, и ее волновала мысль, каким он станет, когда вырастет. Ей хотелось оградить его от грязи этого мира, но умом она понимала, что это неосуществимое желание. Люди будут его мучить, и он будет мучить их. Так уж устроен мир.
– Ты почему ничего не ешь? – спросил Миша, деловито облизывая ложку.
Амалия взяла себя в руки и отдала должное превосходному гусю с яблоками, мясо которого прямо-таки таяло во рту.
– Графиня Апраксина, – сообщил Казимир, – устраивала вечер для детей, когда ты была в отъезде. Мишу тоже пригласили, и, представляешь, внучка князя К. от него не отходила.
– Он Миша, она Маша, – подхватила Аделаида Станиславовна. – Хорошее начало!
– Да что тут хорошего? – возмутился Миша. – Она же девчонка!
Все засмеялись, а Миша надулся.
– Я надеюсь, ты уезжаешь в Англию ненадолго, моя дорогая, – заметила Аделаида Станиславовна. – Пиши нам почаще! Если увидишь королеву Викторию, передай ей, как я ею восхищаюсь. Ей это, конечно, все равно, но ты все-таки передай.
– Англия – это где в бридж играют? – подал голос Миша.
Амалия положила вилку. Над столом повисло зловещее молчание.
– Дядя Казимир, – заговорила Амалия по-польски, – я же просила вас не учить ребенка картам!
– Но бридж – интеллектуальная игра! – оправдывался заядлый картежник.
– Как железка? Как фараон?
– Ничего подобного! Я тебе сейчас покажу.
Воодушевившись, дядя Казимир встал из-за стола и тотчас вернулся с колодой карт.
– Дядя, прошу вас!
– Нет, ты погоди, – отмахнулся тот от племянницы и начал вещать, как пророк: – В бридж лучше всего играть вчетвером. Роббер – это…
Дядя Казимир сдал карты и рассказал, что такое шлемы, большой и малый, форсинг, контра и реконтра, как вести подсчет очков и как играть с болваном.
– Дядя Казимир, – с упреком сказала Амалия, – ты передернул.
– Я? – поразился честнейший из людей.
– Да, только что! Интеллектуальная игра, тоже мне!
– Ну и что? – возмутился Казимир. – Научиться передергивать – значит научиться выигрывать! И ничего тут нет особенного. Я же никому не запрещаю играть честно!
– Теперь я понимаю, – сердито отозвалась Амалия, – почему, какой русский роман ни откроешь, так везде – если поляк, то непременно шулер.
– А ты читай нашего Сенкевича, племянница, – посоветовал Казимир. – Там что ни русский – то негодяй дальше некуда. Но как ты сумела меня поймать, а? Я ведь так долго тренировался, повторяя этот прием!
– Мама! – воззвала Амалия к Аделаиде Станиславовне. – Надо нам будет его женить.
Послышались истошные вопли на трех языках – русском, польском и французском. Казимир бухнулся на колени и стал елозить по ковру, умоляя не отдавать его на брачное заклание. Он клялся, что оставит свои замашки и немедленно исправится. Все участники этой сцены отлично понимали, что ломают комедию, и веселились от души. Наконец Казимир получил прощение и удалился в малую гостиную осваивать какой-то новый, необыкновенно трудный пасьянс. Амалия принесла английские газеты, разложила издания по датам и, вооружившись карандашом, стала их просматривать. Миша сел рядом и подлез головой под ее левый локоть. Она обняла его и поцеловала в макушку. Сын прижался к матери и заснул. В другом углу Аделаида Станиславовна, мурлыча себе под нос, листала модные французские журналы.
– А вот этот турнюр – просто неприличен! О чем они думают? А капор – что за прелесть!
Морщась, Амалия изучала статьи, имевшие касательство к России, и обнаружила, что примерно два месяца назад тон их резко изменился. Из насмешливого и иронического он стал резко – до истеричности – враждебным. Амалия заметила, что выражение «эти дикие скифы» попалось ей не меньше пяти раз, а слова «русские варвары» и «русские орды» повторялись так часто, как только позволяла тема. Во всех статьях проводилась идея необходимости войны во имя защиты интересов британской нации. Вздохнув, Амалия отложила газеты.