Даже одежда меняет человека, он в деловом костюме начинает вести себя иначе, чем в спортивном или пляжном, а в генетически измененных телах, переделанных только в целях творчества, что значит – как можно причудливее и невероятнее, кто знает, какими вывихами будет обладать психика. Во всяком случае, из полутора миллионов проголосовавших лишь сто двадцать против, и еще четыреста воздержались, ссылаясь на малоизученность последствий.
Последствия, как правильно сказал Кульнев, председатель Координационного Совета, могут быть только катастрофическими. Сейчас просто взрывообразный рост новых технологий, крупных открытий, изобретений. За всеми даже не уследить, не то что изучить последствия, потому выбираем трусливенький путь, как нас обвиняют, да, трусливенький путь шараханья от всего неизвестного… которое не является приоритетным для развития.
Более того, сказал Кульнев, он вынужден поставить вопрос о полном подключении всех трансчеловеков к Сети. Полном и постоянном. Это предусматривает постоянное сканирование Контроля за всеми мыслями и действиями. Частная жизнь, естественно, остается неприкосновенной, но Контроль будет моментально реагировать на ключевые слова, мысли и символы, что грозят человечеству неприятностями.
Я морщился, пережидал шум. Трансчеловеки, а галдят, как стая рассерженных ворон. Все по-дикарски отстаивают право на неприкосновенность, забывая, что дикарь мог дубиной убить двоих-троих, пока его повяжут, а трансчеловек в состоянии уничтожить все человечество. Значит, у нас только два пути: либо добровольно лишить себя власти и вернуться в первобытное общество, либо позволить следить за каждым своим шагом и даже словом.
Ватрохин, самый горластый, потребовал, чтобы функции надзора были переданы Искусственному Интеллекту. Тот будет реагировать только на ключевые слова, в наших стыдных тайнах копаться не станет. Но, конечно, для надзора за Искусственным Интеллектом, за ним тоже нужен глаз да глаз, необходимо создать контрольный орган, во главе которого он готов встать.
Я видел, как тихо бесится Кульнев, поползновения Ватрохина видны невооруженным глазом, наконец он попросил минуту внимания.
– Я что-то не понял, – сказал он рассерженно. – Простите, о каких таких стыдненьких тайнах идет речь? Мы все последнее столетие подготавливали народы к нынешней открытости! Еще в двадцатом веке похерили необходимость действенности и всех проблем с ее отсутствием, в двадцать первом женщины стали открыто говорить о менструации и проблемах секса, исчезло такое явление, как подглядывание за раздевающимися женщинами, а внедрение добавочного зрения вообще сделало необходимость одежды устаревшей фикцией. Никто не стыдится даже дефекации, что когда-то было табу и всячески скрывалось, как будто эта естественная потребность организма, без которой никто не в состоянии жить, – нечто преступное. Сейчас уже скрывать нечего… если это не касается подготовки преступлений. У вас есть возражения? Я имею в виду серьезные возражения?
Ватрохин открыл и закрыл рот. По его злому лицу я видел, что возражений воз и маленькая тележка, однако надо их выстроить так, чтобы звучали убедительно. Общие туманные слова о неприкосновенности частной жизни не проходят: все и рады бы их выполнять, если бы на другой чаше весов не возможность погибнуть всему человечеству разом.
– Это нельзя решать сейчас, – заявил он наконец. – Я предлагаю собраться через неделю… а лучше, через месяц, чтобы очень подробно обсудить все аспекты проблемы.
Кульнев ахнул:
– Через неделю?.. да мир может погибнуть через три дня!
Ватрохин сказал величественно:
– Вы сгущаете краски. И недооцениваете мудрость человечества и его способность принимать верные решения. Я требую поставить на голосование мое предложение.
Кульнев сказал зло:
– Хорошо. Я также ставлю на голосование: собраться всем через полчаса! И принять этот Закон. В старину важные вопросы могли откладывать на год-два, чтобы «подготовить материалы и принять взвешенное решение», но сейчас в счет идут даже не дни – минуты!
Я дергался, следил за голосованием, сам первым подал голос за предложение Кульнева. От сердца отлегло, когда почти полтора миллиарда голосов были за полный контроль. Специально уточнялось, как язвительно сказал Кульнев, «для тупых», что это не контроль над личностями, это контроль за возможностью причинить большое зло. Вы, господин Ватрохин, вольны украсть у соседа булочку или тайком пнуть его собачку, Контроль этого даже не заметит, сие ваша частная жизнь, но он моментально среагирует, как только попытаетесь создавать на кухне термоядерную бомбу…
Я ощутил короткий зов, моментально идентифицировал, хотя ни разу не разговаривал и вообще не общался с Кульневым, координатором планетарных преобразований: все ключи и коды хранятся в памяти.
– Да, – ответил я. – Слушаю.
На расстоянии двух шагов возникла крупная человеческая фигура.
Он сказал отрывисто:
– Простите, что не в мыслеформе…
Я отмахнулся.
– Пустое. Я сам из допещерных, для меня старая добрая голография – самое то. Слушаю вас.
– У нас есть к вам вопросы, – ответил он. – Вообще планируем построить на Плутоне завод по производству специализированных наноботов. Нужна ваша консультация…
Он умолк, глядя пытливо. Я ответил вежливо:
– Смотря по каким вопросам. Вы знаете, мое время дорого.
– Мы оплатим, – ответил он небрежно. – Кроме консультации, есть и еще одна сладкая морковка для вас.
– Слушаю с интересом, – ответил я.
– Вы уже догадываетесь, – сказал он так же отрывисто, – мы намерены поручить это тем, кто специализируется на их изготовлении.
Сердце мое забилось чаще. Я спросил, стараясь не выказывать особого интереса:
– Вы имеете в виду корпорации Pendor, Donsk или New-Wasuks? Это самые крупные производители наноботов.
Он смотрел на меня неотрывно.
– А вы?
– Мы даже не входим в первую десятку, – ответил я откровенно. – Так, разве что в двадцатку.
Он покачал головой.
– Мы навели кое-какие справки. Вы – та фирма, где первыми нашли верную дорогу. А остальные лишь подсуетились вовремя и опередили вас. Они уже ничего не вносили принципиально нового в конструкции наноботов, лишь мелкие улучшения, а вы за это время семь раз меняли саму концепцию. Спустя какое-то время они подхватывали ваши наработки и тиражировали…
Я скромно промолчал, но внутри разлилось тепло. Приятно, когда замечают.
– Если примете наше предложение, – сказал он, – мы хотели бы на месте обсудить условия.
Я послал сигнал сдержанного удивления.