– В смысле? – встрепенулась Лиза.
– Ну да, в гостиной же есть местный телефон, вы что, забыли? Там надо набрать код, если звонить в Москву, или…
В бильярдной поднялся гул голосов.
– Милочка! – вырвалось у Дмитрия. – Что ж вы нам сразу-то не сказали?
– Точно, телефон! – повторял обрадованный Филипп. – А я и думать о нем забыл!
Лев насмешливо покосился на него:
– А вот мне интересно: каким образом можно забыть, что у тебя дома есть телефон, а?
– Это не дом, а всего лишь дача, – отрезал Филипп, поднимаясь на ноги. – Я полтора года тут не был. Евгения, пока жива была, не очень любила нас сюда пускать.
Оживленно переговариваясь, все гурьбой вышли из бильярдной и направились в гостиную, где на тумбочке в углу действительно обнаружился допотопный, то бишь советских еще времен, желтоватый телефонный аппарат с диском. На правах хозяйки Илона Альбертовна уверенно оттеснила остальных от тумбочки.
– Мама, – крикнула Лиза, – мне срочно надо позвонить няне!
– А мне срочно надо позвонить друзьям, – парировала ее мать. – Чтобы они прислали другого, более квалифицированного следователя. – Она победно поглядела на Кошкина. – И еще этих, как их, санитаров, чтобы забрали тело.
Она сняла трубку. Капитан подошел к Виктории, которая осталась стоять у дверей.
– Значит, профессора Свечникова вы не нашли?
– Его нигде нет, – ответил за Викторию Кирилл. – Машина стоит во дворе, ее видно из окна. Но в доме его нет.
Олег Кошкин нахмурился.
– Еще одна загадка, – буркнул он и повернулся к своему бывшему коллеге. – Толя! Ты не видел профессора после того, как он вышел от меня?
Владимиров покачал головой.
– Не видел, но зато слышал. Он топал где-то наверху, ругаясь на чем свет стоит. – Толя ухмыльнулся. – А потом вроде как умолк. Но к нам не заходил.
– Послушайте-ка, а не могли вы его прикончить? – вмешался критик. – По примеру вашего коллеги, так сказать? Ну там, цеховая солидарность и всякое такое.
Олег Кошкин смерил его тяжелым взглядом и, судя по всему, собирался сказать что-то чрезвычайно резкое, но тут его отвлекла Илона Альбертовна. Прижав к уху трубку, она медленно поднялась со стула.
– В чем дело, мама? – сердито спросила Лиза.
– Телефон не работает! – трагическим голосом вскричала мать.
– Что? – болезненно вскрикнул Филипп.
Он выхватил у тещи трубку и принялся крутить диск, затем стал нажимать на рычаги. Тщетно: аппарат молчал.
– Так я и думал, – пробурчал Кирилл. В сущности, ничего подобного он не думал, но после исчезновения и порчи мобильников это было вполне логично.
– Ты! Черт бы тебя побрал! – напустился на домработницу Филипп. Губы его от злости стянулись в узкую, недобрую ниточку. – Ты не заплатила за телефон, и его отключили! Идиотка!
Наталья Долгополова вытаращила глаза.
– Я… да вы что? Я за все платила исправно! Как хозяин велел!
– Ага, платила, – веско уронил рыжий Каверин. – Себе в карман, конечно.
– Да у меня и квитанции есть! Он должен работать!
– Тогда почему не работает? – напустилась на нее Лиза. – Почему?
– Откуда мне знать? – бормотала домработница. – Может, провода порвались под тяжестью снега…
– Ну да, – насмешливо хмыкнул Подгорный. – В Россию в очередной раз пришла зима, и Россия в очередной раз оказалась к ней не готова.
Илона Альбертовна, в ужасе прижимая руки к груди, опустилась на стул. Один за другим гости потянулись к молчавшему телефону и стали пробовать разбудить его. Они трясли аппарат, нажимали на рычаги, вытащили вилку из розетки и вставили снова – на случай, если что-то с контактом; Ира даже погладила телефон и сказала ему умильным голосом что-то ласковое. По ее словам, с техникой такое обращение безотказно. Но все оказалось напрасным: желтоватый аппарат упорно не подавал признаков жизни.
– Связи нет, – наконец подытожил Макс.
Дмитрий Каверин опустился на диван, но тотчас же вскочил с него.
– Так, – объявил он звенящим от напряжения голосом, – с меня хватит. Я хочу уехать! Сейчас же! Вместе с женой! И вы не имеете права нас задерживать! – крикнул он Кошкину.
– Честно говоря, – поддержал его Кирилл, – я тоже хочу. Вечер был очень интересный, – он поморщился, – но что-то он чересчур затянулся.
– Вечеринка с отравлением, – зевнул Подгорный. – Присоединяюсь. Все эти тайны стали действовать мне на нервы. И вообще, – он таки не удержался от того, чтобы уколоть Викторию, – я всегда терпеть не мог детективные романы, расследования и прочую муть.
Олег Кошкин отошел к стене и скрестил руки на груди. Как-то незаметно вокруг него сразу же образовалось пустое пространство.
…Потому что на самом деле никто не любит тех, кто задает тон, и людей этих терпят только до первой их осечки.
– Ну что ж, – сказал он наконец. – Не стану вас задерживать.
– Вот это мудро! – одобрила Илона Альбертовна.
– Однако сам останусь здесь до прибытия следственной группы. Толя! Раз уж меня оставили без связи, у меня к тебе одна просьба.
Понизив голос, он сказал Владимирову, что именно от него требуется. Тот пожал плечами:
– Да не вопрос. Не сомневайся, позвоню и скажу, куда ехать.
Шаркая ногами, он отошел.
– Идем, – сказал Кирилл Виктории.
– Послушай, Кирилл…
– Нет, это ты послушай. Все кончено. Мы возвращаемся домой.
И на этот раз она не стала спорить, чему в глубине души Кирилл был несказанно рад. Однако вслух Виктория не осмелилась выразить то, о чем она думала сейчас. Она вовсе не была уверена, что Кирилл поймет ее.
«Женю убили – Валентина Степановича убили, едва он попытался расследовать ее смерть – капитану не дали даже толком начать расследование, спровоцировав панику у присутствующих. И я тоже ухожу, не попытавшись разобраться, а ведь Женя была моей подругой, и Валентин Степанович стольким мне помог… С чего начинается предательство – с равнодушия, с жадности, с желания сохранить свой внутренний покой? Как легко в книгах быть несгибаемой и говорить о справедливости… а в жизни… в жизни…»
Она почувствовала, что совершенно запуталась, и приуныла.
– Вика, твоя сумочка… – напомнил Кирилл.
– Да, конечно.
Они вышли во двор, под черное небо, с которого сыпал крупный, пушистый снег, и тотчас же в сердце у Виктории всколыхнулась тревога. Она увидела группу мужчин, стоявших возле темного джипа Доронина, и услышала раздраженные голоса.
– Все четыре колеса! – донесся до Виктории конец фразы Макса.