Амалия не смогла удержаться от улыбки.
– Вы не хотите сейчас к этому вернуться?
– Расследовать что-нибудь? – Баронесса пожала плечами. – Друг мой, я уже не молода. Кому нужны мои знания?
Папийон загадочно посмотрел на собеседницу:
– Допустим, есть такой человек. И он готов заплатить щедро, очень щедро, если вы поможете ему расследовать один… скажем так, чрезвычайно загадочный случай.
– Что еще за случай? – спросила Амалия.
– Гибель актрисы Лантельм. Помните такую?
Брови баронессы взметнулись вверх.
– Друг мой, но ведь это когда было! Еще до войны! – воскликнула Амалия. Когда она говорила «до войны», звучало все равно как «сто лет назад». – Да, да, я помню обстоятельства драмы, которую газеты муссировали ровно неделю, если не меньше, после чего все забыли о том, что жила на свете такая актриса, и занялись своими делами. Была еще какая-то крайне скверная история с драгоценностями, которые похоронили вместе с ней и которые пытались украсть. Но что-то расследовать спустя столько лет…
– Должен сразу же сказать, я думаю точно так же, как и вы. Попытка раскрыть ту тайну выглядит несерьезно, – заметил Папийон. – Но раз уж есть заказчик, который готов заплатить хорошие деньги, почему бы и нет? Поначалу дело предложили расследовать мне, так сказать, частным образом, потому что я сейчас на пенсии и совершенно свободен. Однако я отказался – у меня внуки, которых я обещал научить ловить рыбу, а это куда важнее. – Комиссар улыбнулся. – Если хотите, я могу свести вас с заказчиком и дать вам рекомендацию. Он настроен очень решительно и, если вам удастся выяснить хоть что-нибудь, щедро вас отблагодарит. Мне, во всяком случае, обещал 50 тысяч франков.
Амалия заколебалась. Баронесса никогда не принадлежала к людям, презирающим материальное, потому что слишком хорошо понимала, как много в нашем мире зависит от денег. На 50 тысяч франков она сумеет помочь многим эмигрантам, которые оказались в Париже. И, в конце концов, ей сейчас в самом деле нечем особо заняться.
– Хорошо, – кивнула Амалия. – Так как зовут заказчика?
– Твоя жена вчера приходила за деньгами, – сказал Александр. – А тебя что-то не видать. Почему ты к нам не заходишь? Мать расстраивается.
– Извини, – откликнулся Михаил. – Просто я искал работу, ну и… закрутился.
Братья столкнулись на мосту Александра Третьего. Михаил неосознанно предпочитал в Париже места, которые хоть как-то напоминали о России. Улица Дарю с русской церковью, мост имени царя, Севастопольский бульвар…
– Что-нибудь нашел? – спросил Александр.
– Ты о работе? – Михаил помолчал, а затем выдавил из себя: – Не знаю. Не представляю себя шофером.
…Внешне собеседники мало походили друг на друга. Михаил – симпатичный блондин, но сейчас он как-то потускнел, и костюм висел на нем мешком. Александр был рыжеватый, с серыми глазами и упрямым лицом, в котором проскальзывало что-то неуловимо английское. Братья носили разные фамилии, и отцы у них были разные. В детстве, до самого рождения Ксении, они плохо ладили и, только повзрослев, сумели оставить свои ссоры в прошлом. Отношения с матерью у них складывались по-разному. Михаил был славный, но ничем не выдающийся мальчик. С Александром все обстояло гораздо сложнее.
С ним нелегко было иметь дело, потому что чудовищное упрямство сочеталось у него с невероятной злопамятностью. Кроме того, у него было обостренное чувство справедливости – вещь сама по себе прекрасная, но которая не раз приводила к самым плачевным последствиям. Он не выносил, когда при нем обижали и мучили животных. В детстве Александр до полусмерти избил мальчишек, которые измывались над полузадохшейся мышью, попавшей в мышеловку, – избил, хотя их оказалось больше и все они были старше его. У него бешеный характер при полном отсутствии чувства самосохранения. Он мог напасть на двоих, на четверых и чаще всего побеждал. Ввязавшись в драку, Александр не останавливался и бился с остервенением, пока противник не был повержен окончательно. Его выгоняли из всех школ, куда мать отдавала сына, потому что он был совершенно неуправляем. При этом учителя не могли пожаловаться на то, что мальчик нерадив или не хочет учиться. У него была прекрасная память, науки давались ему легко, но все портил вспыльчивый нрав, к которому примешивалась доставшаяся от матери язвительность. Не будь он по натуре законченным одиночкой, ему на роду было написано стать вожаком и образцом подражания для остальных школьников. Но Александр вдобавок ко всему был – или казался – заносчив и нелюдим, и это отталкивало от него окружающих. Одно время его бабка Аделаида всерьез опасалась, что внук плохо кончит, но Амалия сказала матери, что жизнь укротит непокорный характер, как она успокаивает и куда более буйные головы. Баронесса Корф оказалась права – повзрослев, ее младший сын научился держать себя в руках. Но от некоторых привычек юноша так до конца и не избавился. Будучи злопамятным одиночкой, он плохо умел дружить, но не было ничего опаснее, чем стать его врагом.
Когда началась война, Александр во всеуслышание объявил, что его не интересует эта дурацкая бойня, и уехал в Англию, к отцу. Через несколько месяцев Амалия получила от того письмо, что их сын завербовался добровольцем и уже отбыл со своим полком во Францию. Когда речь шла об Александре, баронесса ничему не удивлялась, но ее все же рассердила его непоследовательность. Тем более что она и так вся испереживалась за старшего сына, Михаила, находившегося на передовой. Когда она позже расспрашивала Александра, почему тот так внезапно переменил свое мнение, единственное, чего Амалия смогла добиться, было:
– Я подумал, что глупо пропускать такую вечеринку. Войны, вроде этой, случаются не так уж часто.
На войне Александр был снайпером – в детстве его научил без промаха стрелять один американец, знакомый матери, и теперь молодому человеку те знания пригодились. Он отличился во многих боях, однажды был тяжело ранен и еле выкарабкался. У Амалии хранились награды, которые вручили ее сыну англичане, бельгийцы и французы. Сам Александр награды не любил и не носил – как подозревала мать, ему, гордецу, вообще была неприятна мысль о том, что кто-то его награждал и тем самым как бы снисходил до него…
– Ладно, – сказал сейчас Александр старшему брату, – идем к нам, там поговорим.
Александр жил в одном доме с матерью, но этажом выше, в отдельной квартире. Тем не менее, когда он говорил «к нам», то имел в виду именно ее апартаменты, где семья каждый день собиралась за общим столом. Привычка эта сохранилась и после того, как вернулся Михаил, хотя его семью за стол никогда не приглашали. Амалия понимала, что это неправильно и нехорошо, но ничего с собой поделать не могла. Баронессу раздражала Лиза с ее вечно осуждающим выражением лица, раздражал отец невестки, который много пил и под конец обеда начинал громким голосом рассказывать какие-нибудь истории из прошлого, которые все уже давно знали наизусть.