– Так на чем мы остановились, сын мой? – простонал отец Мэверик, приподнимаясь на неудобном ложе.

– Ни на чем, отец мой, спите, – отозвался Джек.

Священник хотел что-то возразить, но Анри легко успокоил его, и отец Мэверик рухнул обратно на лежанку.

– Прекрасно, – обронила Габриэль, когда Джек был совершенно свободен от цепей и, морщась, растирал запястья. – А теперь меняйтесь одеждой.

Анри приподнял брови.

– Я имею в виду, Джек должен поменяться одеждой со священником, – раздраженно пояснила Габриэль. Что тут непонятного?

Джек облачился в рясу и натянул сверху плащ с капюшоном, а отца Мэверика не без труда удалось втиснуть в костюм, некогда принадлежавший Артуру Блэйку и рассчитанный явно на более изящную фигуру, чем та, которая была у священника. После того как переодевание завершилось, Габриэль заковала священника, и Анри уложил его в более или менее правдоподобной позе, позаботившись о том, чтобы лицо лежащего не было видно от двери.

– Слава богу, тучи еще не разошлись, и снаружи не слишком светло, – говорила Габриэль, накидывая капюшон на темные кудри капитана Джека, который от ее прикосновений почувствовал себя на седьмом небе. – Держите голову пониже, Джек, и все будет хорошо.

Канарейка пустила звонкую трель. Джек протянул палец, и птичка уселась на него.

– Тсс! – сказал ей капитан, и канарейка замолчала. Он спрятал ее в широком рукаве.

– Ну что, пошли? – осведомился Анри, поправляя ружье.

– Пошли, – выдохнула Габриэль.

И двое солдат, между которыми двигался священник в плаще с капюшоном, низко надвинутым на лицо, покинули камеру.

– Эй, тюремщик! – крикнул маленький солдат. – Запирай нашего висельника!

Шаркая ногами, гремя ключами, тюремщик приблизился и на всякий случай поклонился священнику, который в ответ чуть опустил голову. Бросив взгляд на скорчившуюся на деревянном ложе фигуру в цепях, тюремщик хмыкнул и запер дверь на два оборота, после чего двинулся по коридору обратно. Солдаты и молчаливый исповедник последовали за ним.

Глава 27 Поцелуй

– Ну что? – спросил тюремщик. – Надеюсь, пиратская сволочь во всем раскаялась? А то ему на том свете придется жарковато, – прибавил он со смешком.

– Да уж, – бойко отвечал маленький солдат, блестя зелеными глазами. – Скажу тебе по секрету: там такое было, что и в дурном сне не привидится! Как-нибудь я тебе расскажу, – прибавил он, ухмыляясь, – когда в таверне разопьем по чарочке.

– Вот это будет славно! – согласился тюремщик, отпирая решетчатую дверь, за которой виднелся ряд ступеней.

Поднявшись по ним, Джек и его спутники миновали извилистый коридор и очутились у последней двери. Анри слегка побледнел, Габриэль хмурилась и покусывала губы. Если они и здесь пройдут незамеченными, то их ждет свобода. Если нет…

Часовой у двери преградил им путь.

– Стой! Кто такие?

– Не видишь, что ли, свои! – ответила Габриэль, щелкнув пальцами перед носом у солдата. – Сегодня вечером будешь в таверне? Мне отыграться надо, больно много я вчера продул.

– Конечно, буду, – оживился солдат, открывая дверь. – Только что-то тебя не помню. Ты чей будешь?

– Ну вот, вчера же меня ободрал как липку, а ни черта не помнит! – обиделся его собеседник. – До скорого, дружище!

И вся троица, перешагнув порог, очутилась во дворе.

– Живо за мной, – шепотом велела Габриэль.

Однако буквально через десяток шагов они наткнулись на двоих часовых, которые с решительным видом оттесняли от тюрьмы рыжеватую веснушчатую леди в белом платье с мелкой зеленой полоской, поверх которого был накинут легкий светлый плащ.

– Но я говорю вам, мне необходимо с ним увидеться! – кричала она. – Пустите меня!

– Простите, мисс, – непреклонно отвечал тот из солдат, что казался постарше, – у нас есть приказ губернатора. К осужденному не разрешено никого допускать, кроме священника.

– Но мой отец – вице-губернатор Фортескью! Вы что же, не узнаете меня?

– Извините, мисс, но у нас прямой приказ герцога Олдингтона. Никого не пускать!

Анри со свистом выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Что за… – начал он.

Габриэль толкнула его локтем в бок со словами:

– Молчите! И прибавьте шагу!

Однако беглецам все же не удалось пройти незамеченными. Завидев священника, мисс Фортескью оставила свои попытки смягчить сердца солдат и кинулась им наперерез, крича:

– О, мистер Мэверик! Эти гадкие люди не хотят меня пускать! А мне необходимо увидеться с Ар… с капитаном Осборном!

– Зачем, мисс? – в изнеможении спросил один из часовых.

– Он должен знать, что я буду вечно молиться за него! – пылко заявила мисс Фортескью. – Мистер Мэверик, сэр! Неужели вы не заступитесь за меня?

Джек покачал головой и ускорил шаг.

– У мистера Мэверика своих дел хватает, – отозвался вместо него старый часовой.

Однако Джоанна не собиралась так просто отказываться от последней возможности увидеть Джека и осчастливить его своим сообщением. Девушка почти бежала, не поспевая за широкими шагами сообщников.

– О, сэр! Как это жестоко с вашей стороны! Ну что вам стоит, в самом деле? Мне бы только на мгновение увидеть его. Он должен знать, что не все в Порт-Ройяле считают его чудовищем! Мистер Мэверик, почему вы не хотите выслушать меня?

Джек обернулся. Скорее всего, он готов был сказать какую-нибудь резкость, от которой, весьма возможно, покраснели бы даже камни мостовой. Однако не успел произнести ни слова, ибо налетевший с моря шаловливый ветерок сдул капюшон с его головы, явив миру четко вылепленные черты и роскошные спиралевидные кудри, которые ну никак не могли принадлежать смиренному мистеру Мэверику.

Джоанна застыла на месте, открыв рот от неожиданности. Габриэль, осознав, что произошло, мгновенно схватилась за оружие – они находились не настолько далеко от тюрьмы, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но, к счастью, Джек проявил исключительную сообразительность. Джоанна уже готова была заверещать во всю силу своих легких, призывая солдат, однако капитан Осборн подскочил к ней и, одной рукой обхватив дочку вице-губернатора за талию, впился поцелуем в ее губы. Другой рукой он натянул на голову капюшон, причем при этом движении из его рукава вылетела желтая птичка, которая, завидев все происходящее, радостно защебетала.

Когда примерно через минуту (а может, через две, а может, даже все пять) Джек наконец отлепился от Джоанны, у той был крайне изумленный, ошалевший и счастливый вид. Главное, впрочем, было то, что она от избытка чувств или по какой другой причине не могла произнести ни слова.