Карпер снова вернулся к досье Стэнвуда, и очень скоро у него созрело решение. С утра он позвонит молодому Харви Стэнвуду и пригласит его на ленч.
В небольшом фермерском домике, в восьми минутах от Петри, лежал без сна Хью Сондерс.
Легкий ночной ветерок шевелил оконные занавески. Он доносил до Сондерса аромат эвкалипта и цветущих апельсиновых деревьев — настоящий запах местности. Ранчо Сондерса представляло собой небольшой участок плодородной земли — тщательно возделанной, орошенной, содержащейся в образцовом порядке. А на холме, в сотне ярдов от окна спальни Сондерса, казалось, упиралась в ночное небо нефтяная вышка… По решению суда Прессман получил право поставить ее на этом месте.
Сондерс стиснул тяжелые кулаки. Ах, если б он мог добраться до глотки Прессмана… Но спокойно, спокойно! Такие мысли не доведут до добра.
Сондерс повернулся на другой бок, так чтобы не видеть окна и в нем силуэта ненавистной нефтяной вышки. По его телу разливалась приятная усталость после целого дня тяжелой работы на своей земле. И ведь всего-то только последние два месяца ему стало трудно засыпать. И вот сейчас: прошел уже час, если не больше, как он лег, а сна все не было. Он приподнялся на локте и взглянул на светящийся циферблат часов, лежавших на тумбочке рядом с кроватью, — одиннадцать с четвертью.
В своем офисе, за столом, покрытым зеленым плексигласом, сидел Эверетт Тру, редактор и издатель “Петри геральд”. Лежавшие перед ним кипой листочки телеграмм со всей страны позволяли ему быть в курсе всех событий… На их основе писались заметки, а Эверетт должен был придумывать к ним броские заголовки. Основной темой сообщений были, конечно, военные события.
Но основной новостью к этому дню, которая интересовала всех без исключения жителей Петри, было заседание окружного суда, состоявшееся вечером этого же дня, подтвердившее решение, принятое Верховным судом округа Санта-Дельбарра. Оно касалось вопроса о старой нефтяной скважине.
По решению суда прежние владельцы нефтяной скважины получили право, независимо от желания теперешнего хозяина фермерского участка, разрабатывать нефтяную скважину, строить нужные им дороги, ставить буровые вышки, лампы, очистительные установки, прокладывать трубы — даже если для этого придется сносить жилые постройки самого фермера.
Эта старая, заброшенная шахта, о которой годами не вспоминали, в настоящее время была кошмаром для всего города. Много лет никто не заботился о том, кому же она принадлежит. Только однажды какой-то мелкий чиновник упомянул о “правах” на нее в своем докладе.
А теперь вдруг о ней как о своей собственности заявил человек, чье имя много значило в деловых кругах, — сам Ральф Дж. Прессман из Лос-Анджелеса… Как ни странно, достать его фотографии оказалось весьма сложно. Он никогда не любил позировать перед камерой. Даже коллеги из Лос-Анджелеса не смогли помочь редактору.
Еще три-четыре месяца назад фермеры бы смогли за безделицу выкупить права на эту старую скважину… Странно, что им даже в голову не пришло сделать это. Все эти годы они практически сидели на пороховой бочке, и вот наконец появился Прессман и взорвал ее. Теперь фермеры объединились в нечто вроде профсоюза. Эта мысль пришла им в голову после решения Верховного суда округа, когда Прессман поставил свою буровую вышку на земле Сондерса.
Нет, так дело не пойдет, надо делать выпуск. Иногда для газеты не хватало интересных новостей и главному редактору приходилось буквально из пальца высасывать заголовки. А теперь событий столько, что поди умести их в один выпуск. А Эверетту еще надо было написать передовицу — нет, не для завтрашнего номера. Хорошо бы ее сначала дать просмотреть юристу… Но написать ее следует сегодня.
Тру придвинул поближе боковой столик со стоявшей на нем пишущей машинкой. Вставил в нее листок бумаги и напечатал большими буквами заголовок: “Не легальный ли это шантаж?” По давней привычке он механически бросил взгляд на часы, чтобы потом знать, сколько займет у него статья.
Было четверть двенадцатого.
Софи Прессман, которая была почти на двадцать лет моложе мужа, взбежала по парадной лестнице к дверям шикарного особняка Прессманов и повернула ключ в замке. У нее было превосходное настроение. Неизвестно по какой причине в ее голове промелькнула мысль: “Многие женщины предпочитают, когда у них есть возможность, выбрать что-то одно из двух. Мне этого не нужно”.
Она рассмеялась, машинально взглянула на запястье, где сверкали изящные часики, чтобы, если понадобится, рассказать убедительную историю о том, где она пропадала так долго.
Было еще не поздно. Всего четверть двенадцатого.
В то время, как она вставляла ключ в замочную скважину, ей послышался звук заводимого двигателя, как будто стоявшая неподалеку у тротуара машина собиралась тронуться с места.
Она заметила, как вспыхнули фары, услышала шум работающего мотора и посмотрела вслед уехавшей машине.
Ее чудесное настроение внезапно улетучилось, ноги задрожали, а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз от пришедшей ей в голову ужасной догадки. Мысли закружились у нее в голове, а перед глазами замелькали те мелкие, незначительные эпизоды, которые она, хоть и замечала, но не придавала им никакого значения: сидевший за соседним столиком и время от времени поглядывавший на нее одинокий мужчина; машина, которая чуть не задела ее бампером; тот человек в сером пальто…
Она внезапно похолодела. Повернувшись лицом к дому и крутя дрожащими, непослушными пальцами ключ, она тщетно пыталась отпереть дверь.
Харви Л. Стэнвуд, широкоплечий, с тонкой талией, темноволосый мужчина, выглядел очень эффектно в вечернем костюме. Ева Реймонд, с гордостью бросив на него восхищенный взгляд, решила, что он ничем не уступает тем киногероям, которые так часто мелькали на экране телевизора, заставляя сильнее биться ее сердце.
Было и еще нечто такое, что влекло ее к Стэнвуду. Атмосфера успеха — аура романтики — окутывала его, а это приятно щекотало чувства Евы.
У Харви Стэнвуда было слабое зрение, что в свое время спасло его от призыва в армию, но тем не менее его глаза отлично видели все, что нужно было видеть. Как бухгалтер и правая рука Ральфа Дж. Прессмана, он имел доступ к документам и цифрам, которые, может быть, ничего и не сказали бы несведущему в финансовом отношении человеку, но для светлой головы Стэнвуда они означали многое… И Стэнвуд пользовался своими знаниями, это был его капитал. Он отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг него.
Стэнвуд протянул руку к столику и взял еще кусочек кекса.
Еву никто бы не назвал дурочкой, и, в первую очередь, она сама считала себя неглупой женщиной. Свое место в жизни она нашла еще когда ей не было семнадцати. Она любила успех, яркие огни, она любила жить и наслаждаться жизнью. Сама мысль о рутинной работе где-нибудь в скучной конторе приводила ее в ужас. Еще больший ужас вызывала у нее перспектива скучной, повседневной домашней работы, хлопот с мужем и детьми. Ей хотелось активной жизни — и она ее получила.