— Напишу... Может быть, мне не скоро встретится почтовый дилижанс, но я обязательно напишу.
Это было его первое прощание, и оно Жану не понравилось. Много позже, сидя под тополем в лагере, который люди, путешествующие вместе с капитаном Хатчинсом, разбили у маленького ручья к западу от Индепенденс и глядя на костер, он вспомнил об этом разговоре. Он скучал по Робу, он скучал по болотам, но скучал он лишь немного, потому что вокруг было так много нового и интересного.
Нельзя сказать, что у него не было неприятностей, поскольку неприятности, кажется, сопровождали его повсюду. Он вспомнил, что говорили остальные члены отправляющейся на запад группы, когда узнали, что с ними едет мальчик. Они яростно и грубо возражали. Но капитан Хатчинс встал перед ними, немного расставив ноги, такой же спокойный, как в то утро, когда он убил Боба Ринга.
— Мальчик идет с нами или не иду я. Думаю, он стоит всех вас, вместе взятых, он будет работать наравне со всеми и добудет пушнины не меньше любого из вас.
Капитану Хатчинсу принадлежала большая часть лошадей, он распределял порох и пули, и остальные понимали, что замену ему будет найти нелегко. В конце концов, все успокоились, кроме одного, и тогда капитан Хатчинс сказал ему:
— Если мне придется выбирать между вами и мальчиком, — сказал он холодно, — я выберу мальчика. Если вам не нравится его компания, я предлагаю, сэр, чтобы вы присоединились к группе, более соответствующей вашему вкусу.
Человек по имени Питер Хоуви, прислонившийся к колесу фургона, сказал:
— На твоем месте, Райл Бек, я бы успокоился и сел. Похоже, ты себя переоцениваешь.
Бек сердито посмотрел на него, поворчал, и, пробормотав несколько пустых угроз, замолчал и вернулся к костру.
Капитан Хатчинс повернулся к Хоуви.
— Спасибо. Не дело начинать путешествие с ссоры.
— Точно. Нас и без того ждет немало невзгод, прежде чем мы наберем по первой связке мехов. — Он взглянул на Жана. — Ты траппер, мальчик?
— Я сам добывал себе на пропитание больше четырех лет, продавая меха и травы, — ответил Жан, — но это было в болотах, а не в горах. Я был бы очень благодарен, если бы вы научили меня.
— Ты сгодишься, — усмехнулся Питер Хоуви. — По-моему, на тебя можно положиться.
Вот так все началось.
Через несколько дней, когда они двигались на запад, капитан Хатчинс обвел рукой широко раскинувшиеся перед ними земли.
— Один человек, Жан, человек, умеющий предвидеть, дал нам это. Если бы Том Джефферсон послушался всех этих маленьких людишек, живущих только сегодняшним днем, всех этих испуганных маленьких людишек, у нас бы не было этих земель. Подписав соглашение о покупке Луизианы, он рисковал своим политическим будущим, но удвоил территорию страны. Можно даже сказать, что он создал нацию. Прежде мы были горсткой колоний, теперь мы стали мировой державой.
— Это хорошо, сэр?
— Кто знает, Жан? Но нации и люди развиваются одинаково: либо они идут вперед, либо останавливаются в развитии и загнивают.
Жана стали уважать еще больше, когда узнали, что он сын Смоука Лабаржа. Питер Хоуви знал его его отца, охотился с ним на реке Аппер Уинд. Хоуви считал, что Смоука на следующий год убили индейцы блэкфут. Однако никогда нельзя быть уверенным насчет Смоука. Он был живучим парнем.
Вскоре трапперы заехали в маленький городишко Пьеррс Хоул и продали там добытые меха, и впервые его компаньоны увидели, что молодой Жан Лабарж знал толк в пушнине. Он научился этому, зарабатывая себе на жизнь в болотах. Хотя он был всего лишь мальчиком, его добыча была почти такой же, как у взрослых трапперов.
Во главе с капитаном Хатчинсом двадцать горцев прошли через земли, лежащие по Уинд Ривер, и через горы Тетон, а затем спустились по Миссури до Сент Луиса. Это был самый большой город, который приходилось видеть Жану Лабаржу, и именно здесь он услышал от старого Пьерра Шото магическое имя... Аляска.
— Аляска, — сказал Шото, — ну, знаешь... Русская Америка. Я разговаривал с человеком, который был там и торговал с Барановым. Он говорит, богатая земля. Меха там лучше и пушистее, потому что на Аляске холодно. Нетронутая земля. Был бы я помоложе...
Аляска казалась ему экзотическим именем, как Кашгар, Самарканд или Багдад, но звучало оно по-другому: сильнее и необычнее. Это имя было диким, непокоренным, одиноким... во всяком случае, так оно звучало для Жана.
Тем вечером он написал об Аляске Робу Уокеру, он написал свое первое письмо домой после долгого молчания. На страницах письма он рассказал своему товарищу, чем они занимались, о горцах-трапперах, которых встретил — Джиме Бриджере, Милтоне Саблетте, Питере Хоуви. Но Жану хотелось поехать на Аляску. Роб может подождать его в Сан-Франциско, и они поедут вместе.
Возникла ли их любовь к Аляске именно тогда? Или она появилась еще раньше, на так называемых бросовых землях, на Великих болотах? Другие презирали и боялись их, но Жан жил там и знал, насколько они богаты, знал их красоту. Жизненный опыт научил его настороженно относиться к термину «бросовые земли».
Теперь он путешествовал по великим западным территорям, о который так пренебрежительно отзывался старый мистер Дин. Он видел миллионы гусей, миллионы бизонов, ручьи, кишащие бобрами, леса великолепных деревьев и воды Миссури. Он вспомнил, как бородатый траппер сказал ему:
— Только настоящий мужчина может пить воду Миссури. Трусы разбавляют ее виски!
Роб учился в другом городе в школе, когда Жан получил от него весточку. В городе Астория ему вручили письмо и посылку с переводом Гомера. Капитан Хатчинс уже давал ему почитать Библию. Позже пьяный траппер подарил ему томик «Диалогов» Платона.
Он читал книги вечером у лагерного костра, читал их, лежа на своей койке в Астории, и потом — в Сан-Франциско. После того, как они приехали в Сан-Франциско, он несколько раз путешествовал с капитаном Хатчинсом в горы Сьерра и Скалистые горы, и каждый раз брал с собой книгу.
В шестнадцать лет Жан прочитал всего семь книг, но прочитал их не раз и знал их от корки до корки. В шестнадцать лет он девять раз участвовал в схватках с индейцами и стал победителем в поединке с пьяным траппером.
Когда ему исполнилось семнадцать, он прочитал еще одну книгу, но прочитал ее четыре раза: «Жизнеописания» Плутарха. К этому времени он участвовал в первой схватке с команчами, впервые был ранен и поправлялся в Санта Фе.
К двадцати годам, Жан вдоль и поперек прошел Скалистые горы и Сьерру, чуть не умер от жажды, получил шрам от второй раны и вырос до шести футов. Он был худощавым, как любой индейский воин, и сильнее всех мужчин, с которыми ему приходилось встречаться. В том году он потерял все свои меха, когда его каноэ перевернулось, и прожил два месяца с индейцами племени юта, пока они решали, убить его или оставить в живых. К тому времени, когда индейцы, наконец, решили, он выбрал себе коня и винтовку, и в ночь, когда за ним должны были прийти, воин племени, с которым он подружился, развязал у него на руках шнурки из сыромятной кожи, и Жан в темноте ускользнул с индейской стоянки и направился на юг, пока не наткнулся на тропу, ведущую из Санта Фе в Калифорнию. Через два месяца без гроша денег в кармане, голодный и оборванный, он появился в офисе капитана Хатчинса в порту Сан-Франсиско.