Когда все собрались у костра, я взял винчестер и взобрался на Столовую гору. Отсюда открывался великолепный вид — солнце уже скатывалось за горизонт, и небо на западе отливало золотом, а легкие облачка окрасились в розовый цвет.
Я уселся на обрыве и, свесив ноги, устремил свой взгляд на запад.
Меня одолевали грустные мысли. У Тайрела была Друзилла, а у Оррина — его юриспруденция, не говоря уж о том, что женщины просто сохли по нему. А что имел я? И будет ли у меня когда-нибудь своя семья? Мне так хотелось иметь свой дом, где ждала бы меня любимая женщина, но, похоже, что женщины не очень любят таких, как я, и, видимо, мне всю жизнь придется провести в одиночестве.
Люди говорили, что я по натуре бродяга, но всех бродяг, которых я знал, гнало в путь одно — надежда найти женщину своей мечты и обрести свой дом.
Глядя на запад, туда, куда лежал наш путь, я думал: будет ли конец нашим поискам?
Флэган говорил, что в этих краях тоже живут Сэкетты. Они не были нашими родственниками, но я не сомневался, что это хорошие люди, и если мы встретим их, то постараемся не причинить им зла.
Я встал, чтобы вернуться к своим товарищам, и, оглянувшись назад, увидел вдалеке отблеск костра — будто красный глаз, который подмигивал мне, но в нем затаилось зло.
Кто-то разбил лагерь позади нас, и этот кто-то, возможно, шел по нашему следу.
Кто это был — Чарли Мак-Кер? Или Андре Бастон?
Или они оба?
Спустя несколько дней, ближе к полудню, мы въехали в город Сан-Луи, и первый, кого я встретил на улице, был Эстебан Мендоза. Он был женат на Тине, девушке, которую Тайрел спас несколько лет назад, когда в городе разразилась перестрелка.
— А, сеньор! Я заметил вас еще издалека и сказал Тине, что это вы! У вас особая посадка, так что вас ни с кем не спутаешь. Чем могу быть полезен?
— Нам хотелось бы найти крышу для себя и хороший корм для лошадей.
Показав нам, где мы можем разместить лошадей, Эстебан остановился, чтобы поболтать. Я расседлал своего жеребца.
— Что-нибудь случилось, амиго? — поинтересовался Эстебан.
Я рассказал ему, куда мы едем, и предупредил, что за нами может быть погоня, а потом спросил:
— Эстебан, ты здесь живешь уже много лет. Кто в вашем городе самый старый? Мне нужен человек с хорошей памятью, который мог бы вспомнить то, что было двадцать лет назад.
— Двадцать лет назад? Это очень большой срок. В течение двадцати лет мужчина помнит женщину, перестрелку, ну, может, хорошую лошадь, но все остальное забывается.
— Один человек, вернее, несколько человек прошли здесь двадцать лет назад, они направлялись в горы Сан-Хуан и на перешеек Волчий ручей.
Эстебан пожал плечами.
— Давно это было, амиго.
— Один из них был моим отцом, Эстебан, он не вернулся из этого похода.
— Понимаю.
Эстебан пошел к себе, а я бросил ему вслед:
— Один из тех людей, что преследуют меня теперь, шел тогда с моим отцом. Будьте осторожны сами и предупредите своих. Ничего не предпринимайте, но будьте начеку. Это безжалостные типы, Эстебан, им не впервой убивать.
Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и ответил:
— У нас тоже есть безжалостные люди, амиго, но я их предупрежу — пусть знают. Всегда лучше знать об опасности.
Мы поели, но на душе у меня было неспокойно, и, хотя угостили нас на славу, я чувствовал себя не в своей тарелке. Всякий раз, когда я приезжаю в Сан-Луи, здесь случаются неприятности, но не с жителями города, а со мной, хотя обитатели Сан-Луи не делают мне ничего плохого. Это приятный, тихий городок, основанный, как говорят, в 1851 году.
Выйдя из дому, я задержался на улице, вдыхая холодный воздух и любуясь звездами. С востока над городом нависала громада горы Бланка.
Двадцать лет назад, когда здесь проезжал мой отец, на месте города была небольшая деревня, в которой останавливались все, кто ехал с юга или востока.
С гор дул холодный ветер, и я стоял, опершись на ограду старого корраля, вдыхая милые моему сердцу запахи свежескошенного сена, конюшни и лошадей.
Из дому вышли Тайрел и его пастухи. Мексиканцы вывели своих коней, и Тайрел распрощался со мной. Они направлялись назад, в Мору, и я пообещал Тайрелу дать знать, если мы что-нибудь узнаем.
В эту минуту на улице появился Эстебан в сопровождении старика, очень похожего на мексиканца. Пока мы ели, Мендоза сходил за ним и привел его, чтобы я мог с ним поговорить.
— Вы лучше сядьте, амиго, — сказал Эстебан. — Этот человек очень стар и к тому же гораздо ниже вас.
Под старым деревом стояла скамейка, и мы со стариком уселись на нее.
— Старина, — сказал Эстебан, обращаясь к нему. — Это тот человек, о котором я тебе говорил. Его зовут Телль Сэкетт.
— Сэкетт, — сердито пробормотал он, — конечно, среди них был Сэкетт. Хороший человек, хороший. И сильный — очень сильный. Он уже бывал в наших горах, но тогда ему нужны были меха, а потом — золото.
— И он сам сказал вам об этом, сеньор?
— Нет, конечно же нет! Но я и так понял, что ему было нужно. Он расспрашивал меня о горах, о перевале Волчий ручей, и я посоветовал ему не ходить туда. Другие уже искали там и ничего не нашли, одна пустая трата времени.
— А долго они пробыли в Сан-Луи?
— Два или три дня. Им нужны были лошади, и Хуэрта послал за ними в горы. Эти люди хотели уйти в горы поскорее… Хотя двое из них совсем не стремились туда. Я думаю, как раз Сэкетт, и не хотел идти. Мне кажется, эти люди были ему не по душе. Да и второму тоже — как же его звали? А, вспомнил — Петигрю.
Я задумался. Петигрю? Слыхал ли я раньше это имя, или нет? Значит, с ними был еще один человек. Куда же он делся?
Но тут я вспомнил, что Филип Бастон говорил о каком-то человеке, который входил в состав поисковой партии Пьера Бонтама. Быть может, он говорил об этом Петигрю? Да, я, действительно, услышал это имя от Филипа, только оно звучало немного по-другому — Петигрю.
— Зимой в горах очень холодно, — сказал я, — и, если бы им пришлось там зимовать, они бы просто погибли.
— А они вернулись еще до холодов. Пришли вовремя. По крайней мере трое. Высокий молодой человек, который мне не понравился, да он. И еще один, красавчик, очень жестокий.
— А кто еще?
Старик задумался, и я понял, что его мысли витают далеко.
— Холод, — бормотал он, — да, их погубил холод. Но люди выживают. Иногда. Если знают, как выжить. Но вот пища… Большинство умирает. Но дело не только в холоде. Мы беспокоились о них, даже думали, не отправиться ли за ними. Двадцать лет назад… Я был тогда еще совсем молодой — мне не было и шестидесяти. А до семидесяти я мог скакать верхом не хуже других в долине. Нет, лучше. Да лучше.