Мороз пронизывал до костей. Хили повязал шарфом лицо. Поглубже нахлобучил меховую шапку с опущенными ушами. Цепочку следов все больше заносило снегом, и если он в ближайшее время не найдет Мэбри, отпечатки следов исчезнут.
Он не заметил, как дошел до того места, где следы обрывались. Не было лежащего тела. Ничего! Мэбри, его вороной и оружие исчезли!
Значит, Мэбри не умер… однако на земле, еще не покрытой снегом, он увидел темное пятно — кровь.
Мэбри ранен. Хили знал, что при таком жутком морозе вряд ли может выжить человек, потерявший столько крови. Без тепла, ухода, лечения — это гибель.
Хили очень устал. Сегодня он работал столько, сколько не трудился за всю свою жизнь, и пробежал еще с четверть мили по глубокому снегу, без передышки. Передохнув, он побрел по следам коня, несущего Мэбри.
Если есть то время, которое понадобилось Гриффину, чтобы вернуться в лагерь, и время, за которое он сам, Хили, добрался до места засады, Мэбри не мог пролежать на земле слишком долго. Впрочем, при таком морозе можно погибнуть от переохлаждения и за считанные минуты.
Хили шел с той же скоростью. Идти быстрее бесполезно, а сил у него осталось очень мало. Повесив голову, он тащился против ветра, будучи доволен уже тем, что переставляет ноги.
Лоб ломило от морозного ветра, лицо одеревенело. У него не было выбора, он мог только идти вперед по исчезающей цепочке следов.
Дважды он падал, но поднимался и шел вперед.
Добравшись до вершины холма, остановился и прислушался. Здравый смысл подсказывал: погони не будет. Баркер не поставит и ломаного гроша на то, что он жив, а искать полумертвого?..
Где-то впереди на коне, бредущем наугад, сидит раненый человек, но по такому снегу лошадь вряд ли движется намного быстрее человека. Однако через какое-то время Хили начал сознавать, что вороной шел отнюдь не наугад. Им управляли, или он сам двигался к точно определенной цели.
Жизнь Мэбри и самого Хили вполне могла зависеть от того, не собьется ли он со следа. Отпечатки копыт стали уже крохотными, едва заметными углублениями в снегу.
Согревало его только движение. Движение в полном безмолвии, нарушаемом лишь шорохом падающего снега. И он один в этом белом безмолвии.
На его пути вырос утес. Остановившись перед неожиданной преградой, он осмотрелся и увидел: конь Мэбри совсем недавно тоже останавливался в этом месте.
И надолго. Следы, идущие от утеса, стали четкими. Это значит, что он отставал от Мэбри всего на несколько минут.
Настроение Хили поднялось, и он с новыми силами отправился в путь, даже попытался бежать, но упал лицом в сугроб. Поднявшись, он почувствовал, что может потерять сознание от усталости. Нет, надо двигаться медленно, чтобы сберечь остатки энергии.
Впав в полузабытье, он потерял счет времени. На онемевших от холода ногах Хили плелся, держась следов вороного, двигался по какому-то инстинкту, как во сне, забыв обо всем, слившись с огромным белым миром, частью которого стал. Казалось, что он находится на бесконечной конвейерной ленте, несущей его все дальше и дальше.
Слух его вдруг зафиксировал слабый звук.
Подняв голову, Хили прислушался. Тишина. Не огорчившись и не обрадовавшись, он двинулся вперед, — не человек, а слепой, бессловесный, лишенный и чувств, и мысли автомат.
Наткнувшись на какое-то препятствие, он вытянул руки — ладони легли на жерди корраля.
Обойдя его, он увидел за пеленой падающего снега темное пятно. Постепенно пятно приобрело форму, становилось реальным предметом. Бревенчатая хижина. А у дверей стоит конь, в седле — сидит человек, покрытый высокой шапкой снега. Голова человека опущена на грудь. Как ему удалось оставаться в седле, было для Хили загадкой до тех пор, пока он не попытался снять человека с коня.
Хили постучал в дверь. Никто не ответил. Он нащупал ручку, повернул ее и вошел внутрь.
— Эй! Есть кто-нибудь!
Молчание.
Сняв рукавицу с полуобмороженной руки, Хили полез в карман за спичками. И первое, что увидел, — огарок свечи. Когда Хили поднес спичку к фитилю, его рука дрожала. Пламя осветило комнату.
Подняв свечку, он осмотрелся. Хижина была пустой. В очаге лежали дрова. Он поднес спичку к щепе и развел огонь. Когда пламя поднялось высоко, он вышел за дверь и начал сбивать намерзший лед со стремени всадника.
Потянув Мэбри с коня, а это был именно он, Хили принялся отдирать его одежду от седла. Нести крупного высокого человека он не мог, в хижину втаскивал его волоком.
Подтянув Мэбри поближе к очагу, Хили подкинул дров, и пламя взметнулось вверх, разгоняя стылый дух заброшенного дома.
Хили снял с Мэбри куртку, затем сапоги; не имея понятия, что делать с обмороженными людьми, да и не зная, толком, обморожен ли Мэбри, он на всякий случай растер его ноги, потом, согрев куртку, укутал ею окоченевшие конечности. Затем принялся за руки — разводя и сводя их, пытаясь восстановить кровообращение.
На голове у Мэбри зияла открытая рана, все лицо залепила маска из запекшейся и смерзшейся крови. Хили не решился пока трогать эту рану.
В очаге весело трещали поленья, Мэбри лежал на бизоньей шкуре под одеялами, и Хили, взяв свечу, осмотрел наконец всю хижину. В ней явно жили совсем недавно — в банках оставались бобы, рис, соль, мука и кофе.
Теперь можно завести терпеливого вороного в амбар. Сооружение это аккуратное, чистое и крепкое, было наполовину врыто в землю. В ларе нашлась кукуруза, Хили насыпал ее в кормушку, затем руками снял снег со спины и боков коня и тщательно протер его куском старой мешковины. На гвоздях по стенам амбара висела пара старых, изъеденных молью одеял, и он накинул их на коня, набросал в ясли сена и вернулся в дом.
Мэбри был все еще без сознания. Огонь в очаге полыхал вовсю.
Умирая от изнеможения, Хили повалился в кресло. Надо немного отдохнуть. Потом он приготовит кофе. За окном продолжал падать снег, а в очаге пламя весело поедало сосновые поленья, и треск огня уютно сливался с дыханием двух мужчин. Лишь изредка эту мелодию дополняло шипение капли, стекавшей в огонь по трубе — от тепла на крыше подтаивал снег.
Хили проснулся как от толчка и с минуту лежал, не шевелясь, пытаясь понять, где он находится. Память вернула ему последние события — побег, трудный путь по следу Мэбри и конец его — бревенчатая хижина.
Ганфайтер лежал, раскинувшись на бизоньей шкуре в нескольких футах от уже потухшего очага и тяжело дышал, лицо его раскраснелось, похоже, у него был жар.
Снова разведя огонь, Хили налил в чайник воды и подвесил его над пламенем. Дров в хижине оставалось совсем мало.
Он подошел к окну. Светало, и от сплошной снежной пелены казалось еще светлее. Следы, конечно, замело. Их вряд ли найдут.