— Мы похоронили их вон там, — тихо сказала Ева. — Они утонули вместе. Мама не умела плавать, а папа был не такой человек, чтобы ее бросить. Мы нашли их в кустах, чуть ниже по течению.
— Ну, если кому и положен прямой билет на небеса, так это им, — сказал Лайнус, а потом встретился с ней глазами. — Ева… я такой уж мастак говорить, и не особенно я умею ухаживать за женщинами, но всю дорогу, пока я плыл сюда, я себе твердил, что, если найду тебя живой… Ева, хочешь поехать на восток со мной вместе?
— Нет, Лайнус, я остаюсь здесь. Я отсюда ни на шаг не сдвинусь, ни в одну сторону, ни в другую. Мама и папа… они хотели иметь ферму на западе, и вот до этого места они добрались. И мне кажется, сам Господь хотел, чтобы они здесь остановились… навсегда…
— Ева, Сэму нужно лечение и отдых, а зима не за горами. Я имею в виду, что осталось не больше двух месяцев, меньше даже, — до белых мух. А зимы здесь суровые.
— Я остаюсь, Лайнус. Мой дом будет прямо вот на атом месте.
— Мне неприятно это говорить, вы потеряли близких и все имущество… но вы поступаете неразумно, Ева. Да мне и не нужно вам это объяснять…
— Половина людей, отправляющихся на Запад, поступает неразумно, Лайнус. Вы знаете это так же хорошо, как и я.
Лайнус долго смотрел на нее, а потом поднял взгляд и огляделся вокруг. Их окружал густой лес из громадных деревьев, под которыми почти не было подлеска — девственный лес, которого никто никогда не рубил, поэтому кусты и не могли вырасти.
Но потом его внимание привлек луг — как раньше он привлек внимание Евы. Он повернулся и крупными шагами направился к опушке, чтобы осмотреть луг и возвышающийся над ним крутой, поросший травой склон. Да, — согласился он неохотно, — это хорошее место, очень хорошее.
Струйка воды, стекающая по склону, означала, что где-то наверху есть родник, а ручей, пробегающий по лугу, имел ширину от трех до четырех футов, а в глубину — около половины того. Трава хорошая, а почва, судя по траве и другой растительности, — богатая и плодородная.
Он уже успел заметить следы и помет оленей — глаз опытного охотника не пропускает таких вещей. Немного раньше, спускаясь по реке, он видел у кромки воды черного медведя. О, эти места богаты дичью, никаких сомнений!
Река — удобное средство сообщения. Отсюда человеку легко спуститься до Миссисипи с любым товаром на продажу, какой у него найдется — с пушниной или еще с чем.
Тут можно выращивать все, чего не даст лес.
Вот на той террасе можно построить отличный дом — бревна брать со склона наверху. Топлива на зиму тут хватит — сушняк, бурелом… А если тебе охота живность завести, то по кустам всегда найдутся отбившиеся телки. Он знал, что переселенцы, направляющиеся на запад, временами теряют скот.
Он вернулся к Еве и сказал:
— Ева, ты — мудрая женщина. Будем надеяться, что я ушел «поглядеть на зверя» в последний раз.
Он повернулся к остальным.
— Приглашаю вас всех остаться с нами. Здесь будет ваш дом, пока вам не надоест — или когда вам придет в голову вернуться сюда. Сэм я думаю, ты предпочтешь двинуть на запад, но тебе лучше какое-то время побыть здесь — пока силы не восстановятся. Зик, будь с нами, прошу…
Он повернулся к Лилит, но она отступила назад.
— Я уезжаю на восток, Лайнус. Им я это уже сказала, и теперь то же самое скажу вам. Я не хочу жить на ферме.
— Что ж, я так и предполагал, — ответил он спокойно. — Если не чувствуешь, что ты должна, значит, ты не должна. Но лучше б ты подождала, пока я продам пушнину. Вещи… тебе понадобятся кое-какие вещи. Если женщина отправляется на восток и собирается жить среди порядочных людей, ей надо быть одетой как следует. По одежде встречают. И еще, я думаю, у тебя дела пойдут лучше, если ты будешь с аккордеоном… вроде того, что у тебя раньше был.
Он достал трубку и аккуратно набил ее.
— Когда я продам пушнину, то позабочусь, чтоб ты была как следует одета и чтоб у тебя были какие-то деньги на первое время. А потом — живи как хочешь.
Лилит хотела было заговорить, но к глазам подступили слезы и, резко отвернувшись, она убежала к реке.
Ева, раз мы уж собрались остаться здесь, так надо выбрать место для дома. Пошли вместе, ребята. Нам понадобится совет, это уж точно.
Они поднялись вместе вверх по склону к терраске — именно здесь надо ставить дом. Перед окнами будут луга, а справа — река, и им будут видны проплывающие лодки.
— По-моему, кухню надо устроить с этой стороны, — предложил Лайнус. — Когда женщине есть на что глядеть, ее не мучит чувство, что она заперта в помещении. А здесь ты будешь смотреть на лодки. Со временем их тут станет видимо-невидимо.
Он повернулся к Сэму.
— Даже если ты не собираешься остаться с нами, тебе стоит застолбить немного земли рядом со мной. Я буду обрабатывать ее, а если ты не захочешь вернуться, она будет моя. Ну, а если вернешься, так это твоя земля. У человека теплей на душе, когда он знает, что где-то есть у него клочок земли, своей земли.
Он повернулся к реке.
— И, конечно, нам надо будет устроить пристань. Свою собственную пристань…
Пространства были неизмеримы, трудности неисчислимы, но сотни мужчин и женщин на беловерхих фургонах — этих шхунах прерий — упрямо одолевали их. Это была страна опасностей — землю сотрясали стада бизонов, дикие краснокожие всадники налетали на караван, убивали — и исчезали, чтобы вернуться и безжалостно ударить снова… Это была земля, за которую приходилось платить кровью и первозданной несокрушимой отвагой…
Клив Ван Вален остановился на углу и с отвращением поглядел на реку жидкой грязи, которая отделяла его от роскошного здания отеля «Плантатор», кичащегося двумястами пятнадцатью номерами и «самым большим бальным залом к западу от Аллеганских гор [23] ».
Он вовсе не хотел оспаривать это утверждение. Единственное, чего он хотел — это перебраться через улицу, сохранив блеск элегантных башмаков парижской работы и не заляпав грязью красивый костюм из тонкого сукна, сшитый на заказ в Новом Орлеане.
Но вообще-то имелись у него проблемы и посерьезнее: Клив Ван Вален переживал полосу неудач за карточным столом и во всех прочих делах, а всякий опытный картежник знает, что любой человек окажется в проигрыше, если будет играть, когда ему необходимо выиграть.
Полоса невезения не была для него чем-то новым, потому что началась она, по сути дела, почти пятнадцать лет назад, когда его отец умер от сердечного приступа — а Клив тогда совершал гран-тур по Европе.
Добравшись домой так быстро, как позволило море, он обнаружил, что стервятники все-таки оказались быстрее: за этот промежуток времени состояние его отца таинственным образом испарилось. Едва достигший двадцати одного года, не имеющий никакого опыта в делах, выслушивал он многословные объяснения компаньонов отца — и знал, что они лгут… но они очень тщательно заметали следы.