— Ваня, шо вы встали столбом, как любопытная жена Лота? Шо вы на мне не видели? Я вас умоляю, закройте рот и скажите… Таки тьфу, я дура — раскройте его снова, не так широко, и прямо в глаза вылепите мне всё, что где у вас накипело. Я оттопырю ушко…
Обалдевший астраханский казак подобно астраханскому же сазану отчаянно ловил ртом воздух, но не мог произнести слова. Поверьте, всё, что Библия говорила о красоте дочерей Израиля, оказалось сущей правдой! Рахиль была изумительно хороша…
— И всё это вам! Сама не верю, но голые факты — штука упрямая до не могу. Сейчас омою с усталых ног пыль странствий (чёрт с ней, немытой головой!), и я ваша навеки, цените меня всю!
— Pax… ах… иль, ты… сбрендила, да?! — держась за сердце и пытаясь сдвинуть расползающиеся колени, просипел храбрый подъесаул.
Чистая девушка похлопала ресничками, повела плечиком и игриво покрутила пальцем у виска…
— Рахиль!!! — едва ли уже не возопил Иван Кочуев. — Ты что, не понимаешь, насколько всё это не вовремя?! Они что-то задумали, мы в Аду, нас хотят убить, а ты… тут… разнагишалась, блин!!! Что я говорю, Господи…
— Ваня-а, — прозревшая еврейка встала в бадейке в полный рост, — вы таки меня уже не хотите?! Вам важнее какие-то там рогатые дяди и грубые тёти? Да нас каждый день убивают, по шестьдесят попыток в сутки, и шо оно… Оно мне надо? А вам?! Плюньте им в окошко, займёмся более приятным делом, я… я… Ваня, я вас умоляю — какой обморок?!!
…Поздно. Мужчины — существа лирические, с тонкой, легко травмируемой психикой, и вываливать им на голову такую цистерну искушений сразу никогда не рекомендуется. Одновременного коктейля из любви, страсти, опасности, восторга, ужаса и ещё двадцати пяти нервно-эмоциональных ингредиентов казачья душа не вынесла… Иван ощутил лёгкое головокружение, банька с голой возлюбленной поплыли влево, потом всё закрутилось, завертелось, и ему ещё здорово повезло, что при падении он не булькнулся в шайку с кипятком или затылком об угол печки!
Но самое удивительное, что в этот блаженный миг на него снизошло божественное озарение… Он вдруг увидел, как идёт по бескрайнему полю голубых облаков, над головой сияет всеобъемлющее солнце, а душу переполняет неизъяснимая тихая благость. Идёт себе, никуда не торопясь, и разговаривает с Богом. Легко, естественно, запросто, потому что кто ещё способен так понимать человека…
— Я люблю её, Господи, и мне по большому счёту уже и не очень важно, сложится у нас или нет. Любовь оказалась странной штукой… Я раньше думал, она имеет смысл, когда бывает взаимной, когда брак, семья, дети и всё такое… Но какой у нас брак? Она — еврейка до мозга костей, я — казак православный. Мне без венчания нельзя, а она ради семьи в выкресты не пойдёт. Всё правильно, если уж человек свою веру предал, чего от него ждать… Ну, хотя… секс, конечно, вполне мог бы быть…
— ЛЮБОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ — ЕСТЬ АКТ БЛАГОДАТИ БОЖЬЕЙ.
— Но не путать с похотью, развратом и прелюбодеянием?
— ИМЕННО.
— Рахиль непременно спросила бы: «И какие у нас варианты, если, куда ни кинь, оно везде сплошное нельзя?»
— ОНА У ТЕБЯ ЗАБАВНАЯ…
— Да уж, наш роман больше напоминает длинный еврейский анекдот, бородатый, как станичник времён Первой мировой с четырьмя Георгиями на груди… Так что нам делать, Господи?
— ЛЮБИТЬ. ВЕРИТЬ. НЕ ГРЕШИТЬ.
— Это понятно, я о другом, о главном… Ну, если у нас что-то, чисто гипотетически, в общем, как-то срастётся с браком, то… Господи… Господи, ты слышишь меня? Камо грядеши, Господи?!!
— Шоб вы знали, правильнее будет: «Лама савахвани!» — наставительно поправил его родной до безобразия голосок, и заботливые ручки нежно выплеснули на голову просветлённого подъесаула второй ковшик холодной воды. — С чего это вы перешли на польский, вы ж не католик, рожей не вышли. Вам таки положено обращаться к Богу с православной молитвой. В самом неудобном случае готова научить вас паре иудейских, оно уже пора?
Как вы понимаете, после такого трогательного приветствия раскрывать глаза, окунаясь в грубую реальность, не хотелось ни на минуту. Но надо, от неё куда денешься… В смысле от них обеих — и от реальности, и от любимой еврейки. Пришлось вставать…
— С возвращением! — Рахиль протянула бывшему подъесаулу крепкую ладонь и помогла подняться.
Она уже была полностью одета, автоматическая винтовка на боевом взводе, весь облик дышит отмытостью и готовностью ко всему, а о недавнем искушении плоти не напоминает абсолютно ничего — все пуговки, до самого воротничка, застёгнуты наглухо! Казак Кочуев мрачно застонал, он в очередной раз почувствовал себя полным идиотом, ярко осознав, ЧТО ему было предложено и от ЧЕГО он отказался. Поздно, поздно, поздно…
— Намылись, поди? Выходите, что ль! — тонко потребовали снаружи, и одна из достопамятных тёток без стука вломилась в баньку.
Какие бы подозрения ни были на её счёт у образованного молодого человека, но с ходу рубить шашкой он никого не стал. Подкрутил усы, пропуская отважную военнослужащую вперёд, и только на свежем воздухе воочию оценил обстановку. Не слишком радостную, но и не так уж фатальную, чтоб застрелиться на месте.
Во-первых, все ребятки-лучники уже спустились с гор и сидят вокруг, тихо переговариваясь, но не выпуская из рук оружия. Во-вторых, из норок-землянок понавылазил самый разный народец в домотканых портках и рубашечках с вышивкой, все с интеллигентными лицами, многие в очках, интеллект, как говорится, с морды лопатой не сотрёшь. Глаза ласковые, в ладошки прихлопывают, то ли праздника ждут, то ли, наоборот, нервишки сдают в ожидании чего-то не особо приятного. А главный распорядитель, тот самый седобородый старец с оленьими рогами, торжественно встал перед нашими героями, раскинул руки и провозгласил:
— Милость Мажьбога и Умруна на челах ваших! Храбрые сердца в персях ваших, борзо и смело обряды учиним благоденствия Рота ради! Внемлите, вопию вам!
— Ваня, шо имел в виду припадочный, переведите, — скосив невинные очи, попросила «дщерь иудейская».
— Мы с тобой классные ребята, по целому ряду соответствующие необходимым параметрам. Поэтому, если вкратце, нас принесут в жертву.
— Ой, мама, и шо они все помешались на этом однообразии? Могли бы, смеху ради, принести в жертву себя!
— Кому? — не понял казак.
— Нам! — улыбнулась еврейка. — Но чую, шо у них нет на то ни капли чувства юмора. Продолжайте речь, старче…
Старец смутился, потёр рукавом нос, поправил на седых кудрях обруч с ветвистыми рогами, выразительно посмотрел по сторонам, словно ища поддержки у остальных. Вокруг Ивана и Рахиль незаметно обосновалась довольно плотная толпа, человек в сорок-пятьдесят. Не агрессивные, скорее наоборот, так и лучатся дружелюбием. Только у многих руки дрожат от возбуждения и взгляды чрезмерно масленые. Причём на обоих сразу, и на парня, и на девушку, даже трудно сказать, на кого больше.