Во-вторых, если с другой стороны глянуть, может, Катенька меня и не выгонит, но к себе жить хоть на день-два она меня тоже ни разу не приглашала. А коли опять сюрпризом заявлюсь, так и не факт, что жутко рада будет, она у нас девица капризная. Воблу заберёт, а меня выставит взашей, это у неё запросто. И кстати, раз она девица незамужняя, так ей меня на ночь оставлять одно приличие не позволит, да и я сам не хотел бы и тень дурную на неё бросить…
Но, как ни крути, если останусь тут — родной дядя меня хоть бы и в кандалах с кляпом во рту под венец выставить не постесняется! Знаю я его, хрыча старого… Озаботился моим счастьем исключительно в своём понимании, и попробуй сказать при батюшке в церкви «не хочу жениться…», там же и убьёт об пол насмерть!
Дотопав до серых вязов старого кладбища, я ещё издалека узрел приветственно подпрыгивающих кровососов. И как только они сумели добраться сюда раньше меня? Наверное, им наши казачки нагайками скорости добавили, не иначе…
— Чудом вырвались, хорунжий, — радостно оповестил Шлёма, сияя широкой улыбкой, на два зуба меньше, чем было. — Ох и драчливый народ у вас на Дону, не глядя в рыло бьют и паспорт не спрашивают!
— Сами не порвали никого?
— Нешто мы псы цепные али чумчары беззаконные? — с мягким укором помотал головой Моня. — Вон сами все в синяках, а станичников твоих и в пузо не пихнули ни разу… Соображаем же!
Это правильно, покалечь они хоть одного, за ними бы наутро весь полк при пиках и знамёнах мстить заявился. У нас баловать не позволяют, кровь казачья не водица! А так упыри отделались потерей пары-тройки зубов, десятком синяков и шишек, порванными рубахами, да одному из дядюшкиных соглядатаев пополам нагайку перекусили. В отместку, чтоб уж не совсем с нулевым счётом партию проигрывать.
— Ща, погодь, слегонца в луже поваляемся, хоть чуток грязью морды освежим и махнём в Оборотный. Да, с тебя пара стопок у Вдовца!
Я согласно кивнул. Чего спорить, они свою водку честно отработали. Вниз по винтовой лестнице уже спускались с шутками и смехом. Драка с настоящими казаками, окончившаяся тактически успешным бегством по селу, перепрыгивание через кур и преследование со стороны деревенских псов до такой крайности возбудили начавших толстеть упырей, что они даже решили открыть для престарелой нечисти Оборотного города отдельные курсы общего омолаживания организма!
Чего уж проще, выходи к селу, строй рожи, ори дурным голосом, дожидайся первого лая и успевай унести ноги! Самое главное, что претензий от тех, кто не успел убежать, точно не будет. Собаки на селе такие, что если догонят, так уж… всё, ни клиента, ни претензий! Да и хоронить нечего, тоже со всех сторон экономия.
Шлёма с умным видом только кивал, дескать, зуб даю из немногих оставшихся, что спрос будет! Я также поддержал — дело хорошее, но с поправкой, ну их, собак, проще с казаками на ту же тему договориться. Если нашим хлопцам за приличную порку нечисти будут ещё и хоть по копеечке на руки приплачивать, так там весь полк втянется. Как на боевое дежурство очередь заведут, кому ж не в радость заезжему чёрту поперёк рыла накостылять!
У англичан это «бизнес» называется, так кто ж против подзаработать?! Вот только бы дядя не вмешивался, да царь-батюшка нам всю малину не обломал высочайшим указом отправления на очередную войну. Наша власть воевать любит и вечно кому-то чем-то обязана в политическом смысле: то Австрии, то Пруссии, то Франции, то той же Британии, то ещё кому, а расплачиваются за всю их мудрую политику нашей да солдатской кровью. Сиди мы дома да охраняй собственные границы, уж куда как в сотни раз больше толку было бы, так нет…
Польша бунтует, а давай казаков туда отправим, нехай усмирят! Турки в Крым и на Бессарабию пошли, чего тут думать, гони туда донцов, пусть янычар нагайками разгоняют! Хан хивинский на Волге людей русских в рабство берёт — ату его астраханскими казаками! На Кавказской линии чечены наглеть стали, а чего там терцы их не ловят, попривыкли к мирной жизни?! А вот усилить терцев кубанскими вспомогательными полками, и хана гробовая всем аулам!
После чего — хвала России-матушке от всех спасённых народов, а нам, казакам, год за годом, поколение за поколением — мир-война-мир-война-мир-война… Да не забывай гордиться, что ты казак, тебе первому честь дадена за веру, царя и Отечество голову сложить! Благо об этом всегда есть кому позаботиться…
— Стоять, руки вверх! — громко донеслось из-за арки, и длинный ствол древней стрелецкой пищали времён Иоанна Грозного высунулся в нашу сторону. Ох ты господи, я и думать забыл, что у нас по пути непременный контрольно-пропускной пункт, а там бес-охранник типовой внешности с уставным мышлением, и покуда не пальнёт — нипочём не пропустит. — Стой, кому говорю! Кто идёт? Куда? С какой целью?
— Опять новенький, — виновато обернулись Моня и Шлёма. — Ща, погодь тут, хорунжий, мы договоримся.
— Я иду, Илья Иловайский, к Хозяйке, по делу, — отодвинув их за спину, нарочито громко проорал я. — Ещё вопросы, служивый?
— Точно Иловайский?! — зачем-то переспросил бес.
Я честно кивнул. Упыри тоже замахали руками в знак согласия.
Бесюган, чеканя строевой шаг и вытягивая тонкие ножки с копытцами, торжественно вышел нам навстречу, снял пищаль с плеча и благоговейно положил её у моих ног:
— На! Ломай чё надо, бей меня меж рогов и иди своей дорогой.
— Э-э… ты серьёзно? — не поверил я.
— Серьёзнее некуда, — уверенно подтвердил он. — Старшие товарищи по смене так и предупреждали: ежели Иловайского встретишь, лучше сам сдайся, меньше плюшек огребёшь. Так чё, штаны перед поркой снимать или так, покуда подзатыльником ограничишься?
— Минуточку, — смутился я, потому как ничего подобного мне тут ещё ни разу не изображали. — Я-то, понятное дело, Иловайский, но разве не твоя прямая воинская обязанность в меня стрелять? Нельзя класть на службу такой прибор с пробором. А ну бери свою артиллерию!
— Я чё, на голову скорбный? — упёрся бес, демонстративно ложась на землю и складывая лапки на груди. — Хошь прибить, так бей, чего ради мне тут героическую гибель изображать? Я с посмертных орденов за отвагу не торчу.
— Бери ружьё!
— Сам бери, только стреляй сразу в сердце, чтоб мне не мучиться. А вы, упыри, маме моей скажите, что мальчик её единственный сгинул смертью храбрых в бою со злодеем Иловайским. Она поплачет, посморкается, но поймёт, куды ж ей деться…
— Вставай, гадёныш! — взорвался я, красный как уже не знаю кто (с макакой сравнивать не хочется). — Или ты в меня сейчас выстрелишь, или я тебя… я с тобой… я тебе…
— Слышь, хорунжий, — просительно подкатился Моня, — ты уж шибко не зверствуй, ну там грохни паренька по-быстрому, и пошли. Своих дел полно…
— А маме его мы доложимся, — поддержал Шлёма. — Вона хоть кисточку с хвоста отгрызём да принесём как свидетельство, в носовом платочке. Вместе с ней и поплачем…
У меня от обиды уже просто слов не было, никакого зла на их доброту не хватает! Я молча поднял охранника, поставил в вертикальное положение, поднял его пищаль, взвёл курок, вручил ему силой и отошёл на десять шагов: