– Неужели настолько паршиво? – обреченно спросил я.
Старушка только многозначительно хмыкнула. Все ясно: остальная информация не для случайных свидетелей. Но… поступить с мертвецами согласно бабкиному предложению совершенно не представлялось возможным. Они – граждане другого государства. Если мы еще вправе судить их по нашим законам, то где и как им устроить похороны – частное дело немецкого посла. Тут и так-то не знаешь, каким образом выпутываться… Взяли двоих телохранителей под честное слово, вечером посадили в КПЗ, утром они оба окочурились. Что подумает посол о наших методах ведения допроса? С другой стороны, Баба Яга – очень серьезный специалист в своей области. Если уж она говорит, что надо сжечь или похоронить с колом в груди, то именно так и надлежит сделать, не иначе! Бабка – профессионал, лично я с ней спорить не буду, мне уже приходилось от воскресших мертвецов ладанкой отмахиваться.
– Значит, так, ребята, – обратился я к ожидающим стрельцам, – грузите оба тела на телегу и везите в немецкую слободу. Передадите с рук на руки. Начальником с вами пойдет младший сотрудник. Митя, обязательно дождись посла, перескажи ему все, что Яга советовала сделать с усопшими, и попроси к вечеру заглянуть в отделение, мне с ним еще раз побеседовать надо.
– Все понял, Никита Иванович, исполню справно, не извольте сомневаться… Один вопросик можно?
– По существу?
– А то!
– Валяй.
– Вот вы у стрельца про всех, кто к порубу подходил, спрашивали… Петуха нашего особо упомянули. Неужто подозрения у вас против него имеются?
– Нет, – буркнул я, краснея. – Просто… был случай подвести его под статью. Совсем, понимаешь, спать не дает…
Митька сделал умное лицо и умчался на конюшню готовить телегу. Мы с бабкой присели на завалинке, требовалось поговорить. Для начала я высказал свои скромные соображения:
– Дело становится интригующим, появились первые трупы. Совершенно непонятно с чего… Визиты на армянский склад и в немецкое посольство ясности не добавили. Такое, чтобы подозреваемый умер у меня в КПЗ в первый же вечер по задержанию, – на моей памяти впервые. Как-то напрягает черный дым, замеченный бдительным часовым. Потом еще эти мухи… Поруб все-таки не медом намазан, да и уборная у нас в другом конце двора, с чего же им явиться?
– Все так, Никитушка, – мудро качала головой Баба Яга, – во всем ты в самое яблочко метишь. Хотя сама я в этом деле ничего понять не могу, но чую – хлопот мы с ним огребем не хуже, чем с шамаханами.
– У меня похожее предчувствие. Так что если я правильно угадал, то версию самоубийства мы решительно отметаем. Что-то или кто-то сумел проникнуть в поруб, заставить охранников принять яд и исчезнуть до нашего появления.
– Все так и было… – призадумалась Яга. – Вот только кто это – ума не приложу. В поруб он мушкой малой проник, на то большое умение надобно. А из поруба – дымом черным вылетел, так то вообще колдовство великое. Не с мелкой сошкой дело имеем.
– Может, опять Кощей за старое взялся?
– Может, и взялся, а только Кощей на тебя взрыв строить не стал бы. Не его это рук злодейство, не русское оно вообще, не было у нас такого…
– Почему же не было? На первый взгляд никакого импортного колдовства не заметно. Гномы по Лукошкину не шастают, эльфы не летают, гоблины с топорами не бегают, даже у взрывного устройства самое что ни на есть русское название – «разрыв-трава». Где вы тут иностранщину заметили?
– Чую… – развела руками Баба Яга.
Что тут скажешь? Еще незабвенный Шерлок Холмс советовал не пренебрегать таинственной силой женской интуиции.
Шмулинсон заявился сразу после обеда, на два часа раньше, чем его ждали. В руках посох, за спиной холщовый мешок, из кармана выглядывает потрепанная Каббала – словом, человек готов в дорогу.
– Проходите и присаживайтесь.
– И ви всегда так любезны после борща со сметаной, скажите на милость? Нет, нет, я пройду и сяду, такой грех жаловаться на вашу воспитанность. Когда ближайший этап?
– Чего? – не понял я.
– Ой, ну не делайте удивленное лицо! У моей Сары всегда бывает такое же, когда я спрашиваю, где деньги? Она идет на базар, имея в кармане рубль, по теперешним временам это – финансы! Но масло не мажется, маца пахнет дегтем, а кукурузной каши так мало, что дети кушают ее в две ложки! «Где деньги, Сара?» – спрашиваю я. Так вот она делает такое же лицо…
– Гражданин Шмулинсон, я вас пригласил не шутки шутить.
– Я жутко извиняюсь, гражданин начальник! – всплеснул руками язвительный гробовщик. – Таки позвольте полюбопытствовать, шо вы хотели услышать напоследок от бедного еврея?
– Просто хотел поговорить…
– Ну так разговаривайте.
– Абрам Моисеевич! – привстал я. – Что вы мне здесь комедию разыгрываете?! Вы не в Одессе и «Золотого Остапа» не получите, а вот за нежелание сотрудничать с милицией…
– Шо?! – прищурился Шмулинсон, сдвигая шляпу на затылок и оттопыривая пальцем ухо. – Я не ослышался? Речь шла о сотрудничестве? Скажите мне, шо я не оглох. Ви предлагаете мне сотрудничать с вами? Но, боже мой, я категорически согласен! Шо я буду делать? Дайте же мне потрогать наш трудовой договор, а вопросы оплаты обсудим позднее…
– Все… – сдался я. – Ответьте мне на один вопрос, и вы свободны.
– Всего один?! Ну, это даже как-то обидно… Ваш младший сотрудник, придя в мой огромный дом, громко оповестил, шо меня ждет жуткий допрос со всеми пристрастиями. Шо по моим пейсам в любом случае Магадан плачет, но чистосердечное признание скостит лет десять, так шо к семидесяти я буду на свободе. Сара сказала: «Абрам, сдавайся немедля! В семьдесят пять я еще не буду сморщенной старухой. Возьми теплые носки и отправляйся, а не то впаяют два срока». Она пожарила мне куру в дорогу…
– Где Митька? – Я повернулся к Яге едва ли не с нервным тиком.
– Дак со слободы немецкой не вернулся еще… – начала было моя хозяйка, но ее прервали.
В двери без стука вломился молодой стрелец, тот, что дежурил у входа, и, задыхаясь, доложил:
– Батюшка… сыскной воевода! Немцы!
– Что орешь, как белорусский партизан?! Еще скажи – танки, мотоциклисты и отборная дивизия СС. Если из немецкой слободы, то пропусти.
– Да вся слобода сюда идет! Всем миром маршируют с камнями и палками. Хотят все отделение дотла спалить!
– Что за бред?! Где Митька?
– Ворота бревном подпирает.
– А… посол немецкий где?
– К царю побег на твою милость жаловаться. Он, вишь, за ворота, а к сотруднику твоему пастор местный пристал – скажи да скажи, зачем приходил? Ну, он и… объяснил. Дескать, охранников ваших замели, а теперича упырями вернули, делайте с ними что хотите. А если кто возмущение проявлять будет, так и… в общем, по закону. Священник бледный стал, как поганка. В кирху ихнюю забежал, начал своих скликать. Мы-то развернулись да в обрат пошли, а смотрим, за нами вся немецкая слобода идет, с песней!