Автобус сигналил, заворачивая на стоянку.
— Адрес на ключе, — сказал Среда. — Если кто спросит, я — твой дядя, и отзываюсь я на несколько необычное имя Эмерсон Борсон. Счастливо устроиться в Лейксайде, племянник Айнсель! Я приеду через недельку. Будем путешествовать вместе. Навещать людей, с которыми мне надо повидаться. А до тех пор — заляг на дно и не высовывайся.
— А моя машина?.. — спросил Тень.
— О машине я позабочусь. Отдохни в Лейксайде, — сказал Среда и протянул руку. Тень пожал ее: она была холоднее, чем у трупа.
— Боже мой, да ты совсем окоченел!
— Поэтому чем быстрее я окажусь в Мотеле 6 и сотворю зверя о двух спинах с той классной девчонкой из ресторана, тем лучше. — Он протянул другую руку и похлопал Тень по плечу.
На мгновение Тень испытал головокружительное ощущение: будто два разных мира были перед ним одновременно. В одном стоял седоволосый мужчина, положив ему на плечо руку, а в другом была сплошная зима, которая длилась сотни лет подряд, и сквозь эту зиму, от поселения к поселению, шел седой человек в широкополой шляпе, заглядывал в окна и смотрел на свет очага, на кипящую жизнь, частью которой он никогда не сможет стать, на чужое счастье, вкусить которого ему не суждено…
— Иди, — настойчиво рыкнул Среда. — Все прекрасно и замечательно, а будет еще лучше.
Тень показал билет женщине-водителю.
— Адская погодка для путешествий, — сказала она. И добавила с какой-то зловещей радостью: — Веселого Рождества!
Автобус был почти пустой.
— Когда мы доберемся до Лейксайда? — спросил Тень.
— Часа через два. Может, чуть больше, — ответила женщина. — Говорят, ожидается резкое похолодание. — Она нажала кнопку, двери зашипели и с глухим звуком захлопнулись.
Тень прошел в середину салона, сел, откинул сиденье до упора назад и погрузился в размышления. Движение автобуса и тепло подействовали на него убаюкивающе, и, не успев понять, что засыпает, он уже уснул.
На земле и под землей. На стене следы сырой красной глины: отпечатки рук, пальцев; всюду примитивные изображения животных, людей и птиц.
Огонь по-прежнему горел, а человек-бизон по-прежнему сидел по ту сторону костра и смотрел на Тень огромными — как два темных мутных омута — глазами. Губы бизона, окаймленные свалявшейся бурой шерстью, оставались неподвижны, но Тень отчетливо слышал голос:
— Ну, Тень? Теперь поверил?
— Не знаю, — сказал Тень, отметив про себя, что рта он тоже не открыл. Слова, которыми они обменивались, не произносились вслух, по крайней мере раньше у Тени было совсем другое представление о том, как являются на свет звуки человеческой речи. — Ты настоящий?
— Можешь не сомневаться, — сказал человек-бизон.
— Ты… — начал было Тень, но осекся. — Ты тоже бог? — наконец спросил он.
Человек-бизон запустил руку в огонь и вытащил из костра горящую головню. Он держал ее прямо посередине, и желто-голубые языки пламени лизали его красную руку, но не обжигали.
— Эта земля не для богов, — сказал человек-бизон. Но во сне Тень понял, что говорит уже не он: теперь само пламя, сам огонь, потрескивающий и жгучий, разговаривает с Тенью в темной пещере глубоко под землей.
— Эту землю подняла наверх со дна океана гагара, — сказало пламя. Ее сплел из своей паутины паук. Она — кал ворона. Тело павшего отца, горы — его кости, озера — его глаза. Это земля снов и огня, — сказало пламя.
Человек-бизон положил головню обратно в огонь.
— Зачем ты мне рассказываешь эту чушь? — сказал Тень. — Я — мелкая сошка. Я никто. Я был вполне приличным тренером, хреновым второсортным жуликом и, может, не таким уж хорошим мужем, как мне хотелось думать…
Он замолк.
— Как мне помочь Лоре? — спросил он у человека-бизона. — Она хочет снова стать живой. Я обещал ей помочь. И я обязан это сделать.
Человек-бизон молча указал на свод пещеры. Тень поднял глаза. Наверху, сквозь крохотное отверстие, в пещеру пробивался тонкий луч зимнего света.
— Наверх? — спросил Тень, надеясь, что хотя бы на один вопрос он получит ответ. — Мне нужно подняться наверх?
В этот момент сон завладел им, идея материализовалась, и его стало выталкивать вверх, сквозь землю и камень. Он был как крот, который пытается пробиться, протиснуться, как барсук, который лезет наверх сквозь земную толщу, как сурок, прорывающий себе путь, уплотняя, расталкивая землю, как медведь — вот только земля была такой твердой, такой плотной, что он начал задыхаться, быстро устал и не мог продвигаться дальше, не мог копать и лезть наверх и понял, что умрет здесь, глубоко-глубоко под землей, погребенный под толщей мироздания.
Ему не хватало сил. Не хватало энергии. Он знал, что если здесь, под землей, он перестанет дышать, тело, которое едет сейчас в теплом автобусе сквозь холодные леса там, наверху, тоже перестанет дышать, знал, что дыхание у него уже перехватило.
Силы были на исходе, на каждое движение тратился драгоценный воздух, но он боролся и лез дальше. Он оказался в ловушке: не мог продвигаться вперед и не мог повернуть обратно.
— Торгуйся, — прозвучало у него в голове.
— Что я могу предложить? — спросил Тень. — У меня ничего нет.
В рот ему набилась глина, вязкая, с комками грязи.
— Ничего, кроме себя самого, — сказал Тень. — Но ведь я-то у себя есть. Казалось, все вокруг затаило дыхание.
— Я предлагаю себя, — сказал он.
Ответная реакция последовала сразу. Окружавшие его камни и земля стали давить на него, стискивать с такой силой, что выжали из легких последний глоток воздуха. Давление перешло в боль, которая объяла его со всех сторон. Боль достигла наивысшей точки и зависла в ней — еще чуть-чуть, и он сошел бы с ума — но потом схватка ослабла, и Тень снова вдохнул. Отверстие наверху, сквозь которое лился свет, стало шире.
Его выталкивало на поверхность.
Когда земля опять спазматически сжалась, Тень попытался не сопротивляться толчкам. И на этот раз почувствовал, как его неудержимо влечет наверх.
Под конец этих ужасных схваток боль была просто невероятной: земля сжимала, давила и толкала его сквозь эту неподатливую каменную нору, переламывая ему кости, деформируя плоть. Как только его разбитая в кровь голова показалась на поверхности, он начал кричать от боли и страха.
Он кричал и думал, кричит ли он в реальном мире — кричит ли он во сне, сидя в темном автобусе.
Схватки прекратились, и Тень, цепляясь за красную землю, вылез на поверхность.
Он с трудом заставил себя сесть, отер рукой землю с лица и посмотрел на сумеречное небо. Затяжные багровые сумерки. Одна за другой появлялись звезды — самые яркие, самые большие звезды, какие он когда-либо видел или мог себе представить.