— Более-менее.
Толстый Чарли вздохнул, и этот вздох эхом прокатился по подземной пещере.
— Знаешь, — сказал он, — если бы ты просто исчез из моей жизни, если бы ты уехал из моего дома, когда я тебя попросил, мы не попали бы в такой переплет.
— Помощи от тебя ни на грош.
— А я и не собирался тебе помогать. Один бог знает, как я буду объясняться с Рози.
Паук кашлянул.
— Думаю, об этом тебе волноваться нечего.
— Потому что?..
— Она с нами порвала.
Повисло долгое молчание. Потом Толстый Чарли сказал:
— Конечно, порвала.
— Я тут немного напортил. — Пауку явно было не по себе.
— А что, если я ей все объясню? То есть скажу, что я это не ты, что ты выдавал себя за меня…
— Уже сказал. Вот тут она и решила, что никого из нас больше не хочет видеть.
— И меня тоже?
— Боюсь, и тебя тоже. Тишина.
— Послушай, — произнес из темноты голос Паука. — На самом деле я вовсе не собирался… Ну, когда я появился у тебя на пороге, я хотел лишь поздороваться. А не… э-э-э… Я действительно все испоганил, да?
— Ты пытаешься извиниться?
Тишина, потом:
— Да. Наверное.
Снова тишина.
— Хорошо, извини, что я попросил Женщину-Птицу от тебя избавиться.
Не видя Паука, произнести это почему-то было легче.
— Ага. Спасибо. Хотелось бы только знать, как от нее самой теперь избавиться.
— Перо! — воскликнул вдруг Толстый Чарли.
— О чем это ты?
— Ты спрашивал, дала ли она мне что-нибудь, чтобы скрепить сделку. Дала. Она дала мне перо.
— Где оно?
Толстый Чарли постарался вспомнить.
— Точно не знаю. Оно было у меня, когда я очнулся в гостиной миссис Дунвидди. А в самолете уже нет. Наверное, оно все еще у миссис Дунвидди.
Молчание, ставшее ответом на эти слова, было долгим и мрачным. Толстый Чарли даже забеспокоился, что Паук сбежал и бросил его в темноте под миром. Наконец он не выдержал:
— Ты еще здесь?
— Здесь.
— Рад слышать. Если бы ты меня тут бросил, не знаю, как бы я выбрался.
— Не искушай меня.
Снова молчание.
— В какой мы стране? — спросил Толстый Чарли.
— В Польше, кажется. Я же говорил, что видел лишь фотографию. Только на ней были лампы.
— Тебе нужно увидеть фотографию места, чтобы в него попасть?
— Мне нужно знать, где оно.
Просто поразительно, думал Толстый Чарли, как тихо в этой шахте. У нее совершенно особенная тишина. Он задумался о тех отрезках вечности, когда отсутствуют звуки. Интересно, отличается ли тишина могилы от, скажем, молчания космоса?
— Я помню миссис Дунвидди, — сказал вдруг Паук. — Щуплая старушонка. Толстые линзы. Полагаю, нам придется поехать во Флориду и забрать у нее перо. А потом отдадим его Птице. Она отзовет своих кошмарных тварей.
Толстый Чарли допил воду из бутылки, которую они прихватили с собой из кафе на маленькой площади, расположенной где-то в не-Италии. Закрутив на место крышку, он поставил пустую бутылку куда-то в темноту, спросив себя, можно ли считать, что он мусорит, если этого никто не видит?
— Тогда возьми меня за руку и пойдем к миссис Дунвидди.
Паук издал какой-то странный звук. В нем не было ни бравады, ни храбрости, напротив, он казался обеспокоенным и тревожным. Толстый Чарли вообразил себе, как Паук в темноте сдувается, словно лягушка-бык или старый воздушный шарик. За все время их недолгого знакомства Толстому Чарли очень хотелось посмотреть, как с Паука собьют спесь, как он хнычет, точно перепуганный шестилетний мальчишка.
— Подожди-ка. Ты боишься миссис Дунвидди?
— Я… я и близко не могу к ней подойти.
— Если тебя это хоть сколько-нибудь утешит, ребенком я тоже ее боялся, а потом столкнулся с ней после похорон и увидел, что она совсем не страшная. Нисколечки не страшная. Она просто старушка. — Тут в памяти у него снова всплыли черные свечи и брошенные в миску травы. — Ну, может, чуток жутковатая. Но ты же взрослый. Сам увидишь, все будет в порядке.
— Она заставила меня уйти, — сказал Паук. — А я не хотел. Но я разбил шар у нее в саду. Большой стеклянный шар, как гигантская елочная игрушка.
— И я тоже. Как же она сердилась!
— Знаю. — Голос из темноты звучал растерянно и встревоженно. — Это случилось одновременно. Так все началось.
— Ладно. Послушай, это еще не конец света. Ты перенесешь меня во Флориду, а я поеду и заберу у миссис Дунвидди перо. Я ее не боюсь. А ты можешь держаться подальше.
— Не могу. Я не могу появиться там же, где она.
— И что ты хочешь этим сказать? Что на тебя наложен ордер, который запрещает тебе к ней приближаться?
— Более-менее. Да… Я скучаю по Рози. И мне очень жаль. Ну… сам знаешь.
Толстый Чарли подумал о Рози. Удивительно, и почему ему так трудно вспомнить ее лицо? Он подумал, каково это, не иметь тещей маму Рози, о двух силуэтах за шторой его спальни.
— Не убивайся так. Нет, конечно, если хочешь, можешь убиваться, потому что вел ты себя как последний негодяй. Но, может, все к лучшему.
Приблизительно в том месте, где у Толстого Чарли находилось сердце, что-то екнуло, но он знал, что говорит правду. В темноте правду говорить легче.
— Ты хоть понимаешь, что все это бессмыслица? — спросил Паук.
— Все?
— Нет. Только одно. Я не понимаю, почему Птица решила вмешаться? Где тут логика?
— Папа ее рассердил…
— Папа всех рассердил. Но с ней что-то не так. Если бы она хотела нас убить, то давно бы попыталась.
— Я отдал ей нашу кровь.
— Ты уже говорил. Нет, происходит что-то еще, и я не знаю что.
Молчание. Подумав, Паук сказал:
— Возьми меня за руку.
— Глаза нужно закрывать?
— Почему бы и нет?
— Куда мы направляемся? На Луну?
— Я перенесу тебя в безопасное место, — пообещал Паук.
— Отлично, — согласился Толстый Чарли. — Безопасное место — это по мне. Где оно?
А потом, даже не открывая глаз, Толстый Чарли понял. Ему подсказала вонь: запах немытых тел, неспущенных унитазов, дезинфектанта, старых одеял и апатии.
— Готов поспорить, в пятизвездочном отеле мне было бы так же безопасно, — сказал он вслух, но в камере не было никого, кто бы его услышал. Он сел на кровать-полку в камере номер шесть и завернулся в тонкое одеяло. Он как будто просидел здесь целую вечность.