Краткий ливень промочил насквозь листву и траву, но ее не тронул. Теперь от земли валил пар, и потому она поняла, что это не Англия. Сгущались сумерки.
Сев на мокрую траву, она от расстройства шмыгнула носом.
«Хватит, — строго велела она сама себе. — Мэв Ливингстон, возьми себя в руки!»
Но шмыганье переросло в плачь.
— Хотите носовой платок? — спросил чей-то голос.
Мэв подняла глаза. Перед ней стоял пожилой джентльмен с тоненькими, словно нарисованными карандашом усиками, в зеленой шляпе и предлагал ей носовой платок.
Она кивнула.
— Хотя, наверное, он мне без надобности. Я все равно не смогу к нему прикоснуться.
Сочувственно улыбнувшись, он подал платок. Как это ни удивительно, платок не провалился у нее между пальцев, поэтому она высморкалась и промокнула глаза.
— Бывает, — сказал джентльмен и смерил ее с ног до головы оценивающим взглядом. — Вы что? «Каспер»?
— Нет, — ответила она. — Кажется, нет… А что такое «каспер»?
— Ну, помните призрака из мультфильма? Так вот, вы призрак?..
Тоненькими усиками он напомнил ей Кэба Коллоу или, может. Дана Амеша, короче говоря, тех звезд, которые, даже постарев, не теряют обаяния. Кто бы ни был этот человек, он все еще звезда.
— А… Да, наверное. Я одна из них. Э-э-э… А вы?
— Более-менее. В общем и целом я мертв.
— О! А вы не рассердитесь, если я спрошу, где мы?
— Во Флориде. На кладбище. Хорошо, что вы меня застали. Я как раз собирался на прогулку. Хотите присоединиться?
— Разве вам не положено лежать в могиле? — нерешительно спросила Мэв.
— Наскучило, и я решил, что не помешает размяться, Может, чуток порыбачить.
Помешкав, Мэв кивнула. Неплохо, когда есть с кем поговорить.
— Хотите послушать сказку? — спросил старик.
— Не особенно, — призналась она.
Протянув руку, он помог ей подняться, и они вышли из Садов Успокоения.
— Приятная откровенность. Тогда буду краток. Не стану слишком заводиться. Знаете, я ведь умею рассказывать истории, которых хватает на месяцы. Все дело в деталях: что-то вставляешь в историю, что-то опускаешь. То есть если выбросить погоду и во что люди одеты, с тем же успехом можно перемахнуть через половину. Однажды я рассказывал сказку…
— Послушайте, — прервала его Мэв, — если собираетесь рассказать сказку, просто расскажите и все, ладно?
Идти по обочине в сгущающихся сумерках — мало радости. Мэв то и дело напоминала себе, что никакая машина ее не собьет, но ей все равно было не по себе.
Мягко и нараспев старик начал:
— Так вот о Тигре. Вам нужно понять, что это не просто полосатая кошка из Индии. Это имя, которым люди наделили вообще всех больших кошек: пум, и рысей, и ягуаров, дав общем всех. Вам ясно?
— Разумеется.
— Хорошо. Итак… Давным-давно все сказки были про Тигра. Все истории принадлежали Тигру и все песни тоже. Я бы сказал, все анекдоты были про него, но во времена Тигра анекдотов не рассказывали. Главное в Тигровых историях — насколько крепкие у тебя зубы, как ты охотишься и как ты убиваешь. В Тигровых историях нет ни доброты, ни проказ, ни мира.
Мэв попыталась представить себе, какие сказки могла бы рассказывать большая хищная кошка.
— Значит, там было сплошное насилие?
— Иногда. Но большей частью они были просто неприятными. Когда все сказки и все песни принадлежали Тигру, дурное для всех было время. Люди перенимают дух сказок и песен, которые их окружают, особенно если своих собственных у них нет. И во времена Тигра все сказки были мрачными. Они начинались слезами и заканчивались кровью, но других люди не знали. Потом появился Ананси. Надо думать, вам все известно про Ананси…
— Кажется, нет, — призналась Мэв.
— Ну, начни я говорить о том, каким умным и красивым, каким обаятельным и коварным был Ананси, я мог бы начать сегодня и не закончить до четверга на будущей неделе, — завелся старик.
— Тогда не начинайте, — посоветовала Мэв. — Я поверю вам на слово. И что сделал этот Ананси?
— Ну, Ананси выиграл все сказки… Выиграл? Нет, он их заслужил! Он отобрал их у Тигра и сделал так, чтобы Тигр не мог больше попасть в реальный мир. Во всяком случае, во плоти. И сказки, которые люди стали рассказывать, превратились в истории Ананси. И было это?.. Кажется, лет десять — пятнадцать тысяч назад. Так вот, в принадлежащих Ананси сказках есть и хитринка, и шалости, и мудрость. И люди по всему миру перестали думать лишь о том, как бы стать охотником и не превратиться в добычу. Выход из положения они начали искать при помощи ума, а не силы — впрочем, иногда попадали в еще худший переплет. Им по-прежнему нужно было наполнять чем-то животы, но теперь они старались сообразить, как бы сделать это, не работая: вот тогда-то люди и начали работать головой! Кое-кто считает, что первым орудием человека было оружие, но только переворачивают все с ног на голову. Всякий раз впереди дубины шел костыль. Ведь теперь люди стали рассказывать Анансины сказки, а потому думали о том, как добиться поцелуя или получить что-то задаром, будучи умнее или забавнее. Вот когда они начали творить мир.
— Но это же просто фольклор, — сказала она. — А его придумывали те, кто изучает, как появляются сказки.
— И что это меняет? — спросил пожилой джентльмен. — Предположим, Ананси просто герой сказки, придуманный в Африке на заре времен каким-то мальчишкой, вокруг ноги которого вьются мухи, который тычет концом костыля в землю и придумывает дурацкие истории про человека из смолы. Разве это что-то меняет? Люди реагируют на сказки, пересказывают их. И так сказки распространяются и, пока их рассказывают, меняют рассказчика. Ведь теперь те, кто думал лишь о том, как бы убежать от льва и держаться подальше от реки, чтобы крокодилы не получили дармовой обед, начинают мечтать о другом, новом месте. Мир, возможно, остался прежним, но обои-то изменились, верно? У людей по-прежнему все та же история, та, с которой они родились, живут всю жизнь, а потом умирают, но теперь она значит кое-что иное, не то что раньше.
— Вы хотите сказать, что до появления историй Ананси мир был диким и варварским?
— В общем и целом.
Мэв понадобилось некоторое время, чтобы это переварить.
— Что ж, — весело сказала она наконец, — хорошо, что сказки теперь принадлежат Ананси.
Старик кивнул.
— Но разве Тигр не хочет их вернуть? — спросила вдруг Мэв.
— Вот уже десять тысяч лет как хочет.
— Но ведь он их не получит, правда?
— Ананси мертв, — сказал старик. — А «каспер» мало что может сделать.
— Учитывая, что я сама «каспер», слышать такие слова обидно.