– Мне нравится Дэвид Зейнфельд, – сказала она. – Вы смотрите его шоу? Оно ни о чем. Я хочу сказать, там есть целые серии ни о чем. И Гарри Шэндлинг мне нравился, пока не сделал себе новое шоу и не стал таким язвительным.
– Все великие иллюзии, – продолжал я, – заставляют нас усомниться в реальности. Но они так же обрамляют вопрос – надо думать, каламбур умышленный – вопрос о том, во что превратится индустрия развлечений. Фильмы существовали до того, как появилось кино. Телевизор еще до появления телевещания.
Она нахмурилась.
– Это кинокартина?
– Надеюсь, нет. Это короткий рассказ, если только мне удастся его написать.
– Тогда давайте поговорим о картине. – Она перелистнула стопу заметок. Ей было лет двадцать пять, выглядела она одновременно и привлекательно, и стерильно. Я спросил себя, не была ли она одной из «новых знакомых» на завтраке в мой первый день, какой-нибудь Диной или Тиной.
Недоуменно на что-то посмотрев, она прочла:
– «Я знал невесту, когда она играла рок-н-ролл»?
– Он это записал? Это не из этого фильма. Она кивнула.
– Что ж, должна сказать, что кое-что в вашем синопсисе вроде как… спорно. Эта история с Мэнсоном… ну, мы не уверены, что он то, что надо. Нельзя ли его выбросить?
– Но в нем-то весь смысл. Я хочу сказать, книга называется «Сыны человеческие» и прямо отсылает на Мэнсона, и вообще она про его сыновей. Если его убрать, то почти ничего не останется, правда? Вы ведь про него книгу купили. – Я показал ей книгу, мой талисман. – Выбросить Мэнсона – это как, ну не знаю, как заказать пиццу, а когда она прибудет, пожаловаться, что она плоская, круглая и что сверху у нее кетчуп и сыр.
Она ничем не дала понять, что слышала хоть что-то из мной сказанного.
– Как вам название «Когда я был Хулиганом»?
– Не знаю. Какое отношение оно имеет к фильму?
– Мы не хотим, чтобы люди думали, будто он про религию. Название «Сыны человеческие» звучит так, будто кино антихристианское.
– Что ж, там подразумевалось, что владеющая детьми Мэнсона сила сродни демонической. Но при чем тут хулиганы?
– Подразумевалось?
– В книге.
Она выдавила жалостливый взгляд, – таким могут наградить остальное человечество только люди, которые знают, что книги – это в лучшем случае права на весьма и весьма вольную экранизацию.
– Не думаю, что студия сочтет это уместным.
– Вы знаете, кто была Джун Линкольн? – спросил я. Она покачала головой.
– Дэвид Гэмбл? Джейкоб Клейн?
Она снова покачала головой, на сей раз чуть раздраженно. Потом выдала мне страницу с отпечатанным перечнем того, что, на ее взгляд, следовало исправить. В общем и целом все. Лист был озаглавлен «КОМУ»: мне и еще ряду людей, чьих имен я не узнал, и был «ОТ»: Донны Лири.
Сказав «Спасибо, Донна», я вернулся в отель.
Я хандрил целый день. А потом придумал способ переделать синопсис так, чтобы он удовлетворил все жалобы Донны по списку. Еще день размышлений, несколько дней стучания по клавишам, и я отослал на студию новый вариант.
Убедившись, что я искренне заинтересовался Джун Линкольн, Благочестивый Дундас принес мне свой альбом с вырезками. Само имя актрисы, как выяснилось, было псевдонимом, который взяла себе в 1903 году Рут Баумгартен в честь месяца июня и президента. Альбом был старый, переплетенный в кожу, а весом и размером походил на семейную Библию.
Она умерла, когда ей было двадцать четыре года.
– Жаль, что вы ее не видели, – сказал Благочестивый Дундас. – Жаль, что никаких ее фильмов не сохранилось. Она была такой великой. Она была самой большой звездой из всех.
– Она была хорошей актрисой? Благочестивый Дундас решительно покачал головой. – Нет.
– Она была прославленной красавицей? Если да, то по снимкам этого не скажешь.
Он снова покачал головой.
– Камера ее любила, это уж точно. Но красавицей она не была. В заднем ряду хористок нашлось бы десяток девчонок более хорошеньких.
– Тогда в чем же дело?
– Она была звезда. – Он пожал плечами. – Это и означает быть звездой. Этим все объясняется.
Я перелистнул несколько страниц: вырезки из газет, отзывы о фильмах, про которые я никогда не слышал, – о фильмах, единственные негативы и отпечатки которых давно потерялись, пропали или были уничтожены пожарными командами: нитратная пленка на целлулоидной основе считалась наилучшим очагом возгорания. Потом шли вырезки из журналов про кино: Джун Линкольн играет роль; Джун Линкольн на отдыхе; Джун Линкольн на съемочной площадке «Рубашки ростовщика»; Джун Линкольн в огромном меховом палантине, последний задавал временные рамки лучше, чем странная короткая стрижка или вездесущие сигареты.
– Вы ее любили? Он покачал головой.
– Не как женщину… – сказал он.
Повисла пауза. Протянув руку, он перевернул страницу.
– И моя жена убила бы меня, услышь она, что я говорю… Снова пауза.
– Но да. Худая мертвая белая женщина. Наверное, я ее любил. – Он закрыл альбом.
– Но ведь для вас она не мертва?
Он покачал головой. Потом ушел. Но свой альбом оставил мне, чтобы я еще его посмотрел.
Секрет иллюзии в «Сне художника» заключался в следующем: иллюзионист вносил на сцену крепко привязанную к заднику полотна девушку. Полотно поддерживали замаскированные провода, поэтому, когда художник с небрежной легкостью вносил полотно и ставил его на мольберт, он заодно вносил и девушку. Картина с девушкой на мольберте была установлена как сворачивающаяся штора, которую можно поднять или опустить. А вот «Зачарованное окно» создавалось в буквальном смысле при помощи зеркал: установленное под углом зеркало отражало лица людей, стоявших за кулисами.
Даже сегодня многие фокусники используют в своих номерах зеркала, чтобы заставить вас поверить, будто вы видите то, чего на самом деле нет.
Все просто, если знаешь, как это делается.
– Прежде чем мы начнем, – возвестил он, – должен вам сказать, что я синопсисов не читаю. У меня возникает такое чувство, будто они блокируют мое творческое воображение. Но не волнуйтесь, я велел секретарше подготовить выжимку, так что я в курсе.
У него была борода и длинные волосы, и он чуть-чуть походил на Иисуса, хотя я сомневался, что у Иисуса были такие белые, начищенные зубы. Судя по всему, он был самым важным лицом из всех, с кем я пока говорил. Звали его Джон Рей, и даже я слышал про него, хотя не был до конца уверен, чем именно он занимается: его фамилия обычно возникала в начале фильмов, рядом со словами ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР. Голос со студии, уговаривавшийся о встрече, сообщил мне, что они, то есть студия, просто на седьмом небе от того факта, что он «присоединился к проекту».