– Очень вам сочувствую, – отозвался Тристран. – Но звезда…
– Я сломала ногу, – горестно повторила она, – при падении с высоты. – С этими словами девица приподняла земляной ком. С ее руки при движении посыпалась сверкающая пыльца.
Ком земли ударил Тристрана в грудь.
– Убирайся, – всхлипнула девушка, закрывая лицо руками. – Уходи наконец и не трогай меня!
Тристрана внезапно осенило.
– Ты и есть звезда, – пробормотал он.
– А ты – дурак, – горестно сообщила девушка. – А кроме того, балбес, тупица, балда и кретин!
– Ага, – согласился Тристран. – Думаю, так оно и есть.
Одновременно он разматывал серебряную цепочку, обернутую вокруг пояса. Петлю на одном ее конце он надел себе на руку, а другую накинул на тонкое запястье девицы. Цепь тут же затянулась, как живая.
Девушка горько смотрела на него.
– Ты хоть сам знаешь, – спросила она голосом, из которого внезапно исчезли нотки гнева и ненависти, – ты хоть понимаешь, что делаешь?
– Забираю тебя с собой, – ответил Тристран. – Я дал обет.
В этот момент огонек свечи затрещал, остаток фитиля почти утонул в лужице воска. На миг пламя вспыхнуло с небывалой яркостью, осветив лужайку, и девушку, и несокрушимую цепь, бегущую от ее запястья к Тристранову.
И свеча наконец погасла.
Тристран смотрел на девушку – на звезду – и, как ни старался, не мог придумать, что бы сказать.
«При свече туда дойдешь, – подумал он. – А потом – назад». Но свечка догорела, а значит, от деревни Застенье его отделяло шесть месяцев тяжкого пути.
– Довожу до твоего сведения, – сказала звезда ледяным тоном, – кто бы ты ни был и каковы бы ни оказались твои намерения насчет меня, я не окажу тебе ни малейшей помощи. Напротив, сделаю все, что в моих силах, чтобы расстроить твои планы. – И, помолчав, она добавила: – Идиот.
– Э-э… – сказал Тристран. – А идти ты можешь?
– Нет, – почти радостно ответила она. – У меня сломана нога. Ты что, еще и глухой, мало туго что тупой?
– Ваш народ когда-нибудь спит? – спросил юноша.
– Конечно. Только не по ночам. Ночью мы сияем.
– Ладно, – сообщил Тристран мрачно, – а я собираюсь немного поспать. Пока не отдохну, ни о чем другом думать не буду. Тяжелый выдался день, знаешь ли. Ты, если хочешь, можешь тоже попробовать уснуть. Нам предстоит долгий путь.
Небеса начинали светлеть. Тристран подложил под голову свой чемоданчик и улегся на лужайке, стараясь игнорировать оскорбления и ругательства, которыми осыпала его девушка в голубом платье.
Он думал, что будет делать лохматый человечек, когда обнаружит, что Тристран не вернулся.
Потом поразмышлял, что сейчас может поделывать Виктория Форестер, – и решил, что она, наверное, спит в уютной постели в своей спальне на отцовской ферме.
Еще он пытался представить, насколько это долгий путь – в полгода длиной – и чем они будут питаться по дороге.
И задумался, что едят звезды…
И наконец уснул.
– Болван. Дубина. Недоумок, – сказала звезда.
Она вздохнула и попробовала устроиться поудобнее, насколько позволяли обстоятельства. Нога ныла постоянной тупой болью. Девушка подергала цепь на запястье – та прилегала плотно и была очень крепка, так что не получалось ни порвать ее, ни высвободить руку из петли.
– Тупоумный, отвратительный олух, – пробормотала звезда себе под нос.
И вскоре тоже уснула.
В ярком утреннем свете юная леди казалась куда более человечной и куда менее небесной. С минуты пробуждения Тристрана она не сказала ни слова.
Юноша вытащил нож и срезал с упавшего дерева толстую ветку с рогулькой на конце. Звезда в это время сидела под высоким платаном и неприязненно смотрела, как Тристран работает. Он содрал длинную полосу коры с зеленой ветки и корой обмотал разветвление, так что получился неплохой костыль.
Позавтракать им не пришлось, и Тристран здорово проголодался. Пока он срезал ветки, желудок его так и бурчал. Звезда ничем не показала, что голодна. Она вообще ничего не делала, только смотрела на Тристрана – сперва укоризненно, а потом с неприкрытой ненавистью.
Тристран крепко намотал кору, сделал петлю и затянул обмотку узлом.
– Честное слово, тут нет ничего личного, – сказал он, обращаясь не то к девице, не то ко всей роще. Под прямым солнечным светом звезда почти совсем не мерцала, разве что если на нее вдруг падала тень.
Звезда водила белым пальчиком по цепи, охватившей ее запястье, и не отвечала.
– Я пошел на это ради любви, – продолжал Тристран. – И на тебя теперь вся моя надежда. Ее – в смысле, мою любовь – зовут Виктория. Виктория Форестер. Она самая красивая, умная и чудесная девушка на свете.
Звезда презрительно фыркнула.
– И такое чудесное, милое создание велело тебе меня помучить?
– Ну, не совсем так. Понимаешь, она обещала мне все, что я пожелаю – то есть свой поцелуй, а потом руку и сердце, – если я принесу ей упавшую звезду, которую мы вместе видели ночью. Я ведь считал, – признался Тристран, – что звезда – это какой-нибудь камень или там алмаз. И представить не мог, что звезда окажется дамой.
– Однако, обнаружив даму, ты даже не подумал помочь ей или оставить в покое. Зачем было ее впутывать в свои дурацкие дела?
– Из-за любви, – объяснил юноша.
Девица смотрела на него небесно-голубыми глазами.
– Да подавись ты своей любовью, – пожелала она.
– Это никак невозможно, – отозвался Тристран, стараясь придать голосу больше спокойствия и доброты, чем имелось у него в сердце. – Ну вот, готово. Испытай.
Он подал девушке костыль и, наклонившись, хотел помочь ей встать на ноги. Когда его руки коснулись ее кожи, пальцы кольнуло приятным холодком. Но звезда и не думала вставать, напротив, сидела неподвижно, как пень.
– Я же сказала, – напомнила она, – что буду изо всех сил тебе мешать. – Звезда придирчиво оглядела полянку. – Надо же, какой ваш мир приветливый при свете дня. И какой скучный.
– Сперва перенеси свой вес на меня, а потом обопрись о костыль, – настаивал Тристран. – Все равно тебе придется идти.
Он потянул за цепочку, и звезда нехотя поднялась на ноги, сперва держась за Тристрана, но быстро променяла его на костыль, будто ей было противно прикасаться к юноше.
Однако ей не удалось устоять на ногах: зашипев от боли, девушка опустилась на траву. Лицо ее сморщилось. Тристран взволнованно присел рядом.