Ее сестра лежала голая на диване, обхватив ногами Фрола, тоже голого, который лежал на ней. Оба часто вздрагивали, можно было подумать, что они хотят освободиться друг от друга, но что-то мешает им это сделать, а Васька не то смеялась, не то всхлипывала, и лицо ее было перекошено от боли. Дарья открыла рот, чтоб закричать, позвать на помощь… но вдруг губы Фрола и Васьки слились, на какой-то миг два тела замерли, а потом с новой, неистовой силой забились в судорогах. Дарья догадалась, что страдания и судороги вызваны обоюдным желанием, им нравится вот так бесстыдно лежать и биться в припадках. А еще она поняла значение слов Васьки «не устояла б», «я теперь знаю, что бабе от мужика надобно».
К своим четырнадцати годам Дарья знала немного о мужчинах и женщинах, ее влекла тайна между полами, но что конкретно происходит – она понятия не имела. Ответы искала в книжках, да только там об этом не писалось. Вернее, писалось так, что понять было невозможно. Дело заканчивалось поцелуями, от этого, думала Дарья, видно, и получаются дети. Не раз слышала о насилии, мол, мужик девку изнасиловал, а что ж такое произошло на самом деле, в чем суть, не догадывалась.
Глядя сейчас из прихожей на сестру и Фрола Самойлова, она поняла, что это делают по согласию и нестерпимому желанию. Их желание передалось и Дарье, отчего у нее закачалось все перед глазами, в теле появилась сладкая истома, и ей захотелось быть там, на месте сестры. Она страшно испугалась себя, попятилась, потом выскользнула из квартиры, даже забыв запереть на ключ дверь.
Не добежав до дома, Дарья присела у дерева на корточки, натянув на колени юбку, отерла потный лоб и зажмурилась. Перед глазами плавали два голых, плотно прилипших друг к другу и судорожно вздрагивающих тела. И лица: сестры – искаженное мукой, а Фрола – жадное. Картинка расплывалась, потом снова появлялась, в какой-то миг Дарья увидела в ней не сестру, а себя… стало противно до тошноты. Она тряхнула головой и поежилась, потом сосредоточилась на Василисе.
Что же получается? Васька специально бегала к Самойлову! А Дарье говорила, будто пришла помочь ей прибраться. Она задумала лечь под него, поэтому подсунула ему Дарью в домработницы, чтоб самой бывать у Фрола. Потому старалась умаслить младшую сестру и даже не отлупила ее за отрезанные волосы! Вот, значит, какая она хитрющая – добилась своего, прячась за спиной сестры. Хитрая и лгунья, а лгунья потому, что делала все тайком.
– Ну, Васька, – встала Дарья и отряхнула платье, – даром тебе это не пройдет.
Больше она не пускала сестру к себе на кровать, когда та ночевала у родителей, мол, тесно вдвоем, а на самом деле брезговала. Едва та появлялась, Дарья видела одно: два тела, пот, вздрагивания… И сразу картинка менялась – Дарья становилась Василисой, по ее собственному телу пробегала дрожь, ее кидало в жар, а внутри непонятно и тоскливо ныло. Как бы она хотела избавиться от наваждения, причиной которого стала Василиса. Во всем этом чувствовалась необъяснимая гадость, посему, стоило Ваське прикоснуться к сестре, Дарья отскакивала от нее, как от прокаженной.
– Чудная ты какая-то стала, – улыбалась та.
Правда, теперь Васька ночевала у родителей редко, а похорошела… дальше уж некуда. Папаня и то заметил:
– С чего это тебя эдак расперло? Соки аж брызнут скоро.
– Да что вы такое говорите, папаша, – смутилась Васька, очищая за ужином картофелину. – Я ж на хорошем месте работаю, платят неплохо.
Ложь! Васька всех опутала ложью. За это Дарья ненавидела ее, хотела делать только назло сестре. Беря из миски вареную картошку, она вдруг спросила:
– Мамань, папань, кто такие потаскухи?
Все и замерли, а Дарья во все глаза изучала сестру. Она уже имела представление о потаскухах, ибо после увиденного на квартире Самойлова сильно интересовалась данным вопросом у соседских пацанов и девчонок, из которых кое-кто оказался подкованным.
– Вот ща как тресну ложкой по лбу! – пригрозил отец.
– Ты че такое спрашиваешь, бесстыдница? – всполошилась мать.
– А что? – прикинулась Дарья дурочкой. – Некоторых женщин люди называют… потаскухами, – и покосилась в сторону сестры. – Шибко знать охота: кто это такие?
– Это женщины легкого поведения, – выпалила мать.
– А ты, Васька, у нас легкого поведения или тяжелого? – не унималась Дарья.
– Спортилась наша Дашка, – укоризненно покачала головой Василиса.
Каково, а? А Васька, выходит, святая!
– Мать виновата, распустила Дарью, – вздохнул отец.
Подобные вопросики она придумывала каждый день – это была маленькая месть сестре за то, что подло с ней поступила. А потом…
– Потом сюжет круто изменился, – после паузы продолжила рассказ Дарья Ильинична. – Я не представляла, куда заведет меня моя ненависть, а сестру ее страсть. Впрочем, ненавистью мои тогдашние чувства нельзя назвать, это был протест против лжи и грязных шашней. Ненависть пришла чуть позже, и не ко мне, а к Василисе. Началось все с ареста полковника Огарева. Как его арестовали, мы не видели, полковника забрали ночью, а утром об этом ходило много слухов. Да и Елена Егоровна стала на себя не похожа. Вам знакомо такое: когда вы не виноваты, но чувствуете себя перед всеми виноватым?
– Думаю, это чувство каждому знакомо, – ответил Щукин.
– Но вы не забывайте, какой год это был! Тридцать восьмой. Конечно, всего ужаса происходящего я тогда не понимала, но атмосферу всеобщего страха, думаю, ощущал каждый. Люди перерождались в гаденьких кляузников, в омерзительных карьеристов, которые в прямом смысле шагали по трупам. Даже мой отец, рисковавший когда-то в деревне своей и моей жизнью, затаился, как сверчок за печкой. Вот как изменилось время. Не пугайтесь, анализ истории делать не собираюсь, я пропустила ее через себя и объективной быть не могу. Дело-то в людях, как их время уродует. Так вот, жена Огарева ходила, опустив глаза, будто на ней лежит некая вина. От нее отвернулись практически все соседи, а это тяжело. Я думала, что произошло недоразумение, полковника обязательно отпустят, ведь он был всеми уважаемый человек.
– Сколько лет было Огареву?
– Кажется, чуть больше сорока. А жене его… лет тридцать, мальчикам десять и восемь. Она была очаровательной женщиной, с шармом. Правда, я тогда не знала таких слов, но мне хотелось походить только на нее. Меня все в ней привлекало: интеллигентность, вежливость со всеми без исключения, умение одеваться. Близко я не была с ней знакома, познакомились мы позже… Кстати, чуть не забыла. После ареста Огарева моя сестра чаще стала бывать у нас, а Фрол Самойлов пропадал у Елены Егоровны. Я не могла этого не заметить, тайком наблюдала за Васькой и по-прежнему убирала у Фрола. В конце октября Елену Егоровну с детьми выселили. Тогда ведь как: арестовали мужа, семью его – вон из квартиры. И счастье, если обходилось выселением.
…Чемоданы вынесли во двор, Елена Егоровна села на них, рядом стояли мальчики. Пошел октябрьский дождь. Став коленом на табурет и упираясь локтями в подоконник, Дарья глядела прямо перед собой – из этого окна лучше всего видно трех человек во дворе. Но сгущавшиеся сумерки поглощали женщину и двух мальчиков, да и ровные нити ливня размывали фигуру Елены Егоровны с сыновьями. Она сидела на чемодане с ровной спиной, сложив на коленях руки в ажурных перчатках, с полей ее шляпки стекала вода, а она не шевелилась, все смотрела на лужу у ног, в которой плавали пузыри.