— Ну что ж, девонька, иди-кось поближе, — весомо произнесла бабка. — Я тя научу, как из мужиков правду клещами вытягивать. Щас мы ему трубку-то вставим…
Вася, вздрогнув, попятился ко мне, Назим вообще не подавал признаков жизни, ему и за печкой не дует. Вспыхнул огонь, затрещали свечи, забулькала разноцветная жидкость в колбочках, а наша специалистка по чародейству и колдовству, умело проткнув промасленную бумагу, запечатывавшую банку, быстро сунула туда стеклянную трубку. Несчастный и пикнуть не успел, как был засосан внутрь, и ругательски ругался на нас, уже винтообразно прокручиваясь в змеевике. Слов слышно не было, но эмоциональная окраска повышенной крепости чувствовалась однозначно…
— Ну что, мил-человек, — задумчиво сощурилась Яга, — добром на вопросы отвечать будешь али огоньку с газами серными прибавить?
— Бабуль, он нас «волками позорными» обозвал, — безошибочно угадал я артикуляцию губ орущего возчика.
Олёна кивнула и молча прибавила огонь. Привидение уже явственно розовело, но в тот момент, когда колба едва не лопалась от жара, опытная бабка повернула какой-то зажим, выдернула пробку, и струя хлынувшего воздуха протолкнула несчастного в другой сосуд. Практически ледяной! Мне кажется, что я даже слышал, как он завизжал… А может, и нет, может, просто воображение распалилось.
— Чегой-то он там опять выражается, Никитушка?
— Э-э… если я правильно понял, то «козлы драные» и «фараоны египетские», «…колготки парижские!».
— Какие-какие — парижские? — не поверила Яга. — Нешто так и сказал?!
— Именно так, «колготки парижские!», — краснея, признал я.
Бывший гражданин Брыкин через колбу в знак подтверждения показал нам язык, начиная заметно синеть от холода.
— По-разному меня мужики костерили, и было порой за что, однако же совесть и патриотизм имели… Но чтоб «…парижскою» назвать?! Да при девке молодой, которая небось слов-то таких и в пьяных кабаках не слыхала!
— Может, он «коготок» имел в виду? — осторожно вступилась бывшая бесовка, но бабка была неумолима:
— Нет ему за таковое обзывательство моего сострадания. Лей самогон, Олёнка! Лей, кому говорят!
Новая струя пара, ещё один пролёт в змеевике, чмокающий звук всасывающегося воздуха — и замёрзшее привидение оказалось в большущей банке, почти доверху заполненной мутным крестьянским самогоном.
— Три минуты, — авторитетно заявила Яга, присаживаясь на край скамьи и вытирая платочком бисеринки пота с бородавки на носу. — А через три минуточки сам запоёт, да так, что тока успевай протоколы составлять. Уж я-то такую породу знаю…
На самом деле возчик заговорил гораздо раньше. Видимо, эфирные существа подвержены спиртным ароматам в куда большей степени. Тем паче алкоголь проникал в его суть отовсюду, массово и без закуски. Голосок доносился слабо, с длительными перерывами и спотыканиями, но основную суть я всё-таки успел записать.
Итак, гражданин Брыкин заметил мою невесту с первого дня её появления в обозе и, будучи натурой увлекающейся, тщеславно поспорил с товарищами, что «уломает девицу ещё до города». Олёна дважды вежливо и один раз грубо (физически) дала понять, что едет замуж к любимому человеку. В ту же ночь к возчику прилетел чёрный ворон, говорящий человеческим языком. Имеет смысл продолжать или так почти всё уже ясно?
— И грит мне… мол, это… дай ей вона… орешек! Как разгрызёт — вся твоя! Мне чё… сложно было? Позвал я её… жду у берёзы… жду… жду… Чё жду? А я знаю?! Ну девку жду… орешек в руке… а её нет… Да тьфу, думаю… щас пойду… да как дам ей оглоблей вдоль хребта — небось зауважает… Пока думал… орех разгрыз… А оттуда как шибанёт!
В себя он пришёл уже сидящим на берёзе. К тому же по иронии судьбы на той самой ветке, где висело его, увы, безжизненное тело. Больше не видел и не знает ничего. Объяснить, какую девушку могли заметить купцы, внятно не может. По его словам, абсолютно никого там у берёзы не было. На мою жизнь покушался от отчаяния и по причине «неупокоенности души». А по зрелом размышлении на пьяную голову даже готов извиниться, потому что «был неправ»…
То есть, по крайней мере, в этом пункте охотно признаёт себя виновным, зла за допрос не держит и на задержание не в претензии. Я пообещал поговорить с отцом Кондратом насчёт дополнительного отпевания. Возможно, это поможет призраку возчика Брыкина упокоиться с миром…
Яга была не столь великодушна, но согласилась отпустить бедолагу под подписку о непоявлении. В том плане, что «пошёл бы ты, добрый молодец, на тот свет своею дорогою, а милицию впредь зазря явлениями не беспокоил!». На том и сошлись…
* * *
Буквально через полчаса я сидел за столом, как «Барбос среди роз!» из детской считалки. Митя ещё не вернулся, Назим был занят готовкой, Васька удрал к знакомой кошке на крышу, а вокруг меня одного заботливо суетились сразу три особы женского пола. Приятно, не находите?
Яга изображала главную хозяйку и следила, чтоб я всё съел. Олёна смотрела на меня влюблёнными глазами, жала руку под столом и заразительно смеялась любой моей шутке. Лидия Адольфина, нисколько не чинясь царским званием, подавала на стол, наставительно рассказывая о пользе для желудка, печени и цвета лица того или иного натурального продукта. Я просто купался в женском внимании, беззаботно млея и наслаждаясь моментом. Все-таки в идее создания гаремов что-то есть…
Уже за чаем мы сложили все данные проведённых экспертиз в одну линию и дружно пришли к выводу, что преступление практически раскрыто! Мы готовы предоставить доказанные факты преступного участия Кощея, его тайный план мести своей бывшей бесовке и попытки срыва моей свадьбы. А также точную классификацию Лиха как вредного для общества субъекта, по самой сути своей враждебно настроенного ко всем людям в целом.
Правда, в очередной раз отдать гражданина Бессмертного под суд за все его прегрешения вряд ли получится. Как ни грустно признавать, руки у нас в этом плане коротки.
Зато память долгая — доведётся случай встретиться, всё припомним, и он это знает!
— А что ж, Никитушка, — мечтательно протянула бабка, усаживаясь напротив. — Вот у тебя лицо сейчас было просветлённое такое, нешто удумал, как нам Лихо одолеть?
— Честно говоря, еще нет… Но есть одна рабочая идея, как отогнать шамаханов от города. По крайней мере, лошадей мы завернём точно.
— О доннер-веттер! — схватилась за сердце матушка царица. — Я есть совсем забить, что у нас фойна! Или забыть?!
— Можно и так и так, но, пожалуй, «забыть» правильнее, — подумав, согласились мы.
— Я была в Немецкой слободе и иметь там речь! Мы не хотеть фойны! Немцы — законопослушный народ, но я не раз говориль, что закон должен бить!
— Быть, — автоматически поправили все.
— Бить, — любезно согласилась Лидушка. — И фсе немцы, как один, встанут грудьями на защиту родных стен нашего Люкошкина! Я сама повести их на блицкриг! Кнут Гамсунович уже заряжает пистолеты, мужчины чистят ружья, а их фрейлейн шьют белые платки, махать со стен.