КУДА МАНИШЬ?
Ворота Архангельского парка, согнутые ураганом столетние липы, дождь, кромсающий аллеи, как лезвие гильотины.
Маленькая детская фигурка нырнула под зеленый свод и замедлила свой бег…
Полина поскользнулась на мокрой глине. Сейчас я тебя догоню, сестра… Тут в парке нет никого, только мраморные статуи…
Поворот аллеи, сломанная ветром шпалера, побеги шиповника, как зеленые змеи, зияющий провал каменного грота…
Полина остановилась. В пелене дождя ничего не было видно. И вдруг послышался какой-то звук…
Охранники, бегущие от ливня в помещение касс, увидели у самых ворот парка «БМВ». Салон был пуст, водитель машины отсутствовал. Это зафиксировала (как и в предыдущий раз) камера наблюдения. Однако погодные условия в этот раз оказались крайне неблагоприятны для всей парковой электроники, входящей в систему охраны. Провода оборвал ветер, и камеры по всему периметру парковой зоны отключились на несколько часов.
По дороге домой из госпиталя Катя зашла в кафе на Фрунзенской набережной. Полосатые тенты летней террасы отлично видно с ее балкона, но прежде тут, в двух шагах от дома, она не бывала. Все некогда, все кажется где-то лучше, вечно мимо спешишь. А здесь посетителей мало, стулья плетеные, скатерти белые, ветер с реки – холодно, дует. И туча – вон она там, на горизонте, снова пучится как свинцовое тесто. Какой ненастный дождливый май выдался…
А ведь когда ехали в госпиталь, никаким дождем и не пахло…
ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ПРОИСХОДИТ, А?
Она заказала бокал вина. Вот так – Драгоценный уехал, не звонит, а ты… а я… Пить в одиночку пошло… Варварский стиль. Надо же, Командир Пятаков собрался «раздавить пузырь» с полковником Приходько, а тот взял да и…
КАК МОГЛО ПРОПАСТЬ ТЕЛО ИЗ МОРГА ВОЕННОГО ГОСПИТАЛЯ?
Катя заказала себе второй бокал вина, а потом и еще. Домой добралась на автопилоте. Пить в одиночку – пошло, а не попадать ключом в замочную скважину – еще пошлее.
Она открыла глаза, когда было уже совсем светло. – Вечер, ночь, страхи, думы окаянные – все осталось где-то там, под полосатыми тентами летней террасы.
И только головная боль… Стыдно признаться, но все признаки жестокого похмелья были налицо.
На работе она в первую очередь принялась за ежедневную «текучку». Мало ли что скучно, мало ли что мысли твои бродят неизвестно где – по коридорам госпитальным под бой старинных часов, в подвальном этаже, куда опускается скрипучий лифт и где всю ночь гуляют сквозняки. «Текучка» – все эти сводки происшествий, похожие одна на другую: «причинены тяжкие телесные повреждения на почве внезапно возникших неприязненных отношений», «нанес удар ножом», «произвел выстрел из пистолета», «мотивы преступления устанавливаются» – все эти сводки, эта уголовная дрянь…
Странно, но именно эта «дрянь», эта кромешная карусель, криминальная обыденщина успокаивают нервы. Или налицо уже все признаки самой настоящей профессиональной деформации – в совокупности с теми тремя бокалами белого за пустым столиком на вечерней набережной?
Звонок по внутренней связи.
– Екатерина? Занята? Не очень? Зайди.
Федор Матвеевич Гущин. На чем бы это записать? Лично звонит. Она и сама хотела зайти в розыск, но не сейчас, не с такой головой.
Катя спустилась в управление розыска. Гущин был в кабинете один. По обыкновению в управлении розыска утро начиналось с оперативки, но сегодня этот порядок был чем-то нарушен.
– Сядь-ка, кофейку горячего хочешь?
– Спасибо, Федор Матвеевич. Что-то опять, да?
КОТОРЫЙ РАЗ ПО СЧЕТУ ОНА ЗАДАЕТ ЭТОТ ДУРАЦКИЙ ВОПРОС?
– Две новости у нас. И знаешь, занялся бы я немедленно с ходу второй, если бы не первая. А так вот сижу, репу чешу. – Гущин промокнул белоснежным носовым платком вспотевшую лысину. – Решил вот с тобой посоветоваться.
– Со мной? – Катя была до крайности удивлена.
– Значит, вторая новость у нас такая: мои орлы повторно дом Надежды Тумайкиной осматривали, и двор, и подъезды все, дорогу. Так вот дальше по улице перекресток, на асфальте была глина, там обнаружен след протектора. Машина разворачивалась. А этого нашего красавца…
– Угарова?
– При задержании он на «БМВ» был, машину тогда осмотрели. Так вот совпали данные-то. Один в один.
– Следы колес его машины возле дома убитой?
– Что и требовалось доказать. – Гущин закурил. – А он на свободе у нас третьи сутки гуляет. В прокуратуру по вызову вчера не явился.
– Получается, он врал?
– Он там был – у ее дома.
– Ваши за ним уже поехали?
– Мои… они указаний моих ждут – вон там за стенкой в сорок шестом кабинете. И, наверное, диву даются, чего это я медлю. Думают, выдохся старый хрен, хватка не та уже, раз с адвокатом-акулой облажался – осторожничаю, думают, мол, на пенсию мне пора, с удочкой на пруду сидеть, карасей ловить.
– А та женщина, знакомая Угарова, что наняла адвоката, вы ее проверили?
– Анна Гаррис, москвичка, проживает на улице Академика Виноградова, разведена, кстати, занимает весьма солидную должность в крупной фирме, офис у них в Новинском пассаже. – Гущин рассказывал все это складно и размеренно, как сказку. – Уж не знаю, кто при ней этот Угаров – любовник или просто альфонс, но, видно, дорог этой мадам наш красавец, раз она за него той ночью с нами, как львица, сражалась.
– Если он лжет, то… Она тоже в опасности?
– Следы протекторов на месте убийства от его «БМВ». И я бы немедленно всем этим сейчас занялся, весь отдел бы наш этим занялся, если бы не новость, которую я узнал на четверть часа раньше.
– Федор Матвеевич, вы…
– Слушай, Екатерина, ты генерала Москалева Виктора Петровича хорошо знаешь? – Гущин прищурился.
– Встретила его однажды в госпитале случайно. – Катя коротко рассказала ту самую первую эпопею. – А второй раз, когда он при вас приехал по убийству Тумайкиной Надежды, домработницы.
– И ты участвовала в поисках его сына?
– Пресс-служба подключилась, как и все другие отделы. Но, кроме этого, мне жена Москалева звонила – Регина.
– Значит, у тебя с их семьей все же приятельские отношения?
– Ну не знаю, можно ли это приятельством назвать. Регина у меня совета просила, я была даже у них дома. Но ее муж отсутствовал в тот день, был только сын… школьник… А почему вы спрашиваете о них? А, ну, конечно, Тумайкина у них ведь работала, по сути, они тоже свидетели по делу, но…
– А в госпитале, значит, у генерала боевой товарищ лежит, так?
– Он… полковник Приходько, покончил с собой. Я вчера об этом узнала. Федор Матвеевич, там какая-то темная история, совершенно ничего не понятно.