Она все еще прилагала неимоверные усилия, чтобы свести вместе указательные пальцы.
— А теперь, — сказала она, — я больше не буду двигать левым пальцем, и правый сам подползет к нему, как охотник к оленю. Скажи мне, Филин, когда ты был в Китае, тебе не…
Он привлек ее к себе. Сквозь тонкое платье он ощутил теплоту ее тела, почувствовал, как бьется ее жизненная сила, ее сердце, отказывающееся воспринимать жизнь всерьез. Он обнял ее за плечи и повернул лицом к себе.
Она подняла голову, и он приблизил свои губы к ее губам.
Она тихо вскрикнула и прижалась к его груди. Ее рука скользнула к его затылку, пальцы стали нежно перебирать его волосы. Он вдруг прижал ее к себе еще сильнее и оторвал от пола.
Их трепещущие губы уже готовы были слиться в поцелуе, когда вдруг щелкнул дверной замок.
Синтия уронила руки, потом уперлась ими в плечи Терри и, оттолкнув его, повернулась лицом к двери.
На пороге стоял Ят Той.
— Ят Той, — обратилась она к нему голосом, исполненным притворной торжественности. — В сутках двадцать четыре часа, в неделе семь суток, в году пятьдесят две недели, и ты, располагая такой бездной времени, выбираешь именно этот момент для того, чтобы вставить ключ в дверной замок?
Может быть, Ят Той и не всегда понимал смысл слов, когда к нему обращались по-английски, но не было случая, чтобы он не смог понять и оценить ситуацию. В данный момент он сделал вид, что вообще ничего не понимает.
— Не понимай, — сказал он вежливо.
— «Том Коллинз» понимай?
— «Том Коллинз» понимай, — подтвердил он, взглядом пытаясь сообщить Терри нечто важное.
— Я хочу, чтобы хозяин выслушал своего слугу, — сказал он на кантонском диалекте.
— Не делай этого больше, — запротестовала Синтия. — Это все равно, что перешептываться. В моем присутствии, пожалуйста, не разговаривай со своим хозяином на китайском языке. И вообще, если бы ты не пришел… Аи, ладно!
Терри направился в дальний конец комнаты. Синтия внимательно следила за ним взглядом.
Терри подошел поближе к Ят Тою.
— Сыщики, — сказал Ят Той по-китайски, — много спрашивали о «слив-гане». Они пожелали знать имена людей, которые побывали у хозяина за последние несколько дней.
— Что ты сказал им? — спросил Терри.
— Я старый человек. У меня слабое зрение и плохая память. Ты — Милосердный, который, невзирая на дряхлость мою, оставил меня в доме своем, чтобы я служил тебе, чем мог, тогда как я ни на что не годен и разве что способен сидеть в кресле и ждать часа, когда предки мои призовут меня к себе. Конечно, — продолжил Ят Той, — мне удалось вспомнить о мужчине с выцветшими глазами, за которым уже тогда следили сыщики, о сестре художницы, которая сейчас находится здесь и о которой они также знали. Что же касается всех остальных — их моя память не сохранила. Считаю нужным предупредить тебя, хозяин, о том, что они ищут китайскую девушку, с которой ты дружен. У полицейских большие уши, а у людей длинные языки. Может быть, Почтенный желает, чтобы я принес больше льда?
— Да, — сказал Терри. — И послушай, я собираюсь сделать кое-что, о чем сестра художницы не должна знать. Было бы хорошо, если бы она ненадолго погрузилась в сон.
Глаза Ят Тоя ничего не выражали.
— Как долго должна она проспать?
— Недолго, примерно с час. Может быть, немного той травы, которую ты используешь… — Терри замолчал.
Ят Той тихо произнес:
— Сущие пустяки. Будет сделано.
Он повернулся и, шаркая ногами, вышел из комнаты.
— Не забудь принести мне «Том Коллинз», Ят Той! — крикнула Синтия ему вслед.
Терри вернулся к своему креслу. Синтия посмотрела на него и сказала:
— Послушай, Филин, я выпью еще один коктейль, и все. Ты ведь меня знаешь. Я люблю выпить совсем немного, а потом ставлю точку.
Он кивнул.
— Более неподходящего момента Ят Той выбрать просто не мог, чтобы вот так прийти и помешать нам… Филин, а что ты собирался сказать мне, или, может, ты вообще ничего не собирался сказать, и это был всего лишь биологический спазм или… Не надо. Забудем про это. Пытаться вернуть момент, подобный тому, который мы только что пережили, все равно, что пытаться подогреть холодные пирожки. Лучше выбросить их и когда-нибудь, возможно, приготовить новые. — Она задумчиво посмотрела на него. — Филин, мы приготовим когда-нибудь новые пирожки?
Когда он собрался было сказать что-то, она ткнула в его сторону указательным пальцем и произнесла:
— Нет, нет, не надо, не отвечай! — Она посмотрела на свой указательный палец и улыбнулась. — Ну как, Филин, тебе понравился тот прием с пальцем? Я научилась ему у Ренмора Хоулэнда, точнее, у Ренни. Хороший прием — заставляет людей глотать слова обратно. Мне знакомо чувство, которое человек при этом испытывает, ведь сегодня днем Ренни испытал свой прием и на мне. Понимаешь, Филин, я не хочу, чтобы ты ответил мне на вопрос, ведь даже в этом есть что-то от попытки подогреть холодные пирожки. Нам лучше… — Она не договорила, взяла сигарету и в молчании закурила.
Терри смотрел на нее и тоже молчал.
На пороге появился Ят Той, в руках он держал поднос с бокалами.
Когда Ят Той протянул им поднос, Синтия механически взяла тот бокал, который стоял ближе к ней.
— У китайцев, — сказал Терри, — есть такая традиция — последний бокал они пьют «зонтиком». Верно Ят Той?
Лицо Ят Тоя просияло кроткой улыбкой человека, который любит выпить и поесть с друзьями. Никто ни при каких обстоятельствах не заподозрил бы, что он подсыпал в бокал Синтии Рентон какое-то зелье.
— Да, — сказал он. — Китайцы говорить «га-ан бей, га-ан бей», поворачивать бокал дном в потолок, бокал выглядеть, как зонтик. Понимать?
— Га-ан бей, га-ан бей, — произнес Терри и осушил свой бокал.
Синтия вздохнула:
— Китайским этикетом меня в тупик не поставить, Филин. Га-ан бей, га-ан бей. — Она сделала глубокий вдох, залпом осушила бокал и поставила его обратно на поднос.
Ят Той с серьезным видом вынес пустые стаканы из комнаты.
— Это был последний, Филин, больше не буду, — объявила Синтия. — Знаешь, забавно, как люди по-разному смотрят на мир. Альма сказала бы, что я пустая болтушка, Стабби Нэш — что я делаю из себя посмешище, Ренмор Хоулэнд — черт, никак не могу привыкнуть, что его надо называть просто Ренни, — сказал бы, что я слишком много говорю, а ты… Ты, Филин, понимаешь меня. Поэтому я и не могу позволить себе соглашаться с тобой. Когда девушку переполняют эмоции, она или плачет, или болтает без умолку, или швыряет, что ни попадется ей под руку, тебе больше нравится, когда я болтаю, а не когда плачу или расшвыриваю вещи. Правда, Филин?