Половину работы сделали еще ночью. Перебирали и складывали вещи с особой тщательностью, но так и не поняли, что искали бандиты.
Свежий морозный воздух опьянил, у Милы закружилась голова, она пошатнулась, Серафим подержал ее за локоть.
– Отвыкла от воздуха, – сказала она.
– Мила! – Навстречу бежала Тереза. – Здравствуй, дорогая.
Женщины расцеловались, Тереза обняла Милу за плечи, ведя к машине, трещала, как из пулемета:
– Ты бледная. Это ничего, сейчас тебя отпоим соками, откормим фруктами. Да! Знаешь, что мы решили? Вам надо поехать на недельку в теплые страны. Я закажу билеты. Ничего, управлюсь без твоего мужа, ему тоже не мешает отдохнуть. Как тебе Гоа? Это в Индии. Там сейчас... прекрасный курорт, нищеты не видно. Океан, пальмы... Или в Малайзию?
– Нет, нет, – рассеянно промямлила Мила. – Я не хочу...
– Никаких «не хочу»! – категорично заявила Тереза. – Вам обоим надо развеяться, прийти в себя.
– Ну, хорошо, – сдалась Мила. – Мы поедем. Только не сейчас, ладно? Мне... мне необходимо... я еще не в форме, а там ведь море...
– Океан, – поправила Тереза.
– Ну да, океан... – согласилась Мила. – Захочется искупаться, а мне пока нельзя. Давай, Серафим, позже поедем?
– Мне нравится твой настрой, – прижала ее к себе Тереза, чмокнув в щеку. – Поедете, сделаете мне внука или внучку, там сама природа располагает...
– Мамуль, тебе не кажется, что ты говоришь лишнее? – осадил ее Серафим.
– Прости, милая, прости. – У Терезы задрожал подбородок. – Я действительно сказала, не подумав.
– Ничего, ничего, – улыбнулась Мила. – Я уже привыкла.
Дома ничто не напоминало, что здесь ждали малыша. Но назойливая веселость свекрови только усугубляла чувство неполноценности, будто во всем случившемся виновата Мила и ее попросту великодушно щадят, окружив заботой. Пообедав, она упала в спальне на кровать и думала, с чего начинать. А начнет завтра же!
Вошел Серафим, присел рядом, погладил ее по щеке:
– Мила, не переживай...
– Знаешь, что я тебе скажу? – заговорила она шепотом, приподнявшись. – Только не говори матери, ладно? Она и без того расстроена...
– Хорошо, не скажу, – заинтересовался он, приблизив к ее рту ухо.
– Наш сын жив.
У Серафима в глазах промелькнули ужас и жалость одновременно, он смотрел на жену, как на помешанную. Погладил ее по волосам и плечу, не зная, что сказать в ответ, Мила убрала его руку, повторила:
– Да, да, жив! Не веришь?
– Кися... это невозможно.
– А ты поверь. Я ведь видела того ребенка, которого подложили в кроватку вместо моего.
– И что?
– Он был маленький, понимаешь? – Муж отрицательно качнул головой. – Мой родился весом пять килограмм сто грамм, это крупный ребенок... как двухмесячный младенец. А тот был маленький, очень маленький...
Вячеслав бросал рассеянный взгляд в иллюминатор, а там ничего, одна темень. Ночные полеты он не любил, замкнутость слишком ощутима, кажется, самолет не летит, а застрял где-то в космосе. И только голос Линдера отвлекал, унося в незнакомое прошлое, поражая откровением, которое обычно глубоко прячут внутри:
– Моя душа принадлежала Вере, а тело – Сонетке. Тогда я этого еще не понимал, мною двигал инстинкт получить после стресса – убийства Пинжи – разрядку. Я шел к Сонетке не столько за помощью, как обманывал себя, сколько за необузданной страстью. Сонетка была такая чувственная, с великолепным телом, не скрывала, как сильно меня хотела... а я оказался слаб.
– Рано или поздно каждый мужчина проявляет похожую слабость, – утешил Вячеслав, так как Линдер, ему показалось, раскаивается до сих пор.
– Но искренне любить одну, а неистово хотеть другую... это перебор. Да и чего стоит человек, не выполняющий обещаний? А я обещал Вере, что других женщин у меня не будет. Я обманул Веру, это подло. Только не думал, что Сонетка... Нет, лучше по порядку.
Сонетка впустила его, Николай прошел в комнату, бросил полупальто на диван, упал в кресло, запрокинув голову и прикрыв веки. Так сидел неизвестно сколько, встрепенулся, когда она начала снимать с его ног сапоги, как невольница, стоя на коленях.
– Где Кобыла? – спросил он.
– Не видела его несколько дней, наверное, на гастролях. Идем, я набрала в ванну воды, ты ведь опять в крови.
Он позволил себя раздеть, опустился в теплую воду и лежал, тогда как Сонетка молча его мыла. Она не прислуживала, а словно выполняла некий священный ритуал перед постелью, в ее темных глазах горело столько ожидания вместе с обещанием, что у Николая перекручивались внутренности. Затянувшийся подготовительный этап осточертел, он вылез из ванны, не вытираясь полотенцем, подхватил Сонетку на руки. Пока нес ее к кровати, она уже в его руках разогрелась так, что не понадобилось прелюдий... Потом он закурил папиросу прямо в постели, а она, прижавшись к нему всем телом, спросила:
– Останешься или снова убежишь?
– Останусь.
– Мне хорошо с тобой, – ластилась она.
– А с Кобылой? – покосился он на Сонетку.
– Ненавижу его. Давай уедем отсюда?
– Не могу, – сказал Николай, загасил папиросу и закинул руки за голову. – Меня подставили, хочу узнать кто.
– Подставили? – приподняла она голову. – Кобыла?
– Нет. Кто-то убил моего приятеля и его домработницу, подозревают меня. Вышак мне светит. Убегу – объявят в розыск, найдут и поставят к стенке.
– Вон оно что... – произнесла Сонетка с оттенком загадочности.
– Ты что-то знаешь?
– Кобыле подбросили маляву (записку) от неизвестного. В ней сообщалось, будто ты убил двоих... какого-то профессора с женщиной. Думаю, поэтому он закрыл тебя в квартире и позвонил в милицию. Кобыла сделал все, чтоб тебя взяли, а не проверку устроил.
– Зачем ему это?
– Не знаю. Может, он не все рассказал, что было в маляве. А может, сам решил тебя сдать. Своих мокрушников он знает, но не афиширует знакомств. А ты со стороны, подозрительный, залетных Кобыла не любит. Или решил не делиться уловом. Когда же ты выбрался, отдал твою долю, потому что побоялся тебя.
– Авторитетный вор и якшается с мокрушниками? – с сомнением проговорил Николай. – Сам-то не мокрушничал?
– Об этом мне ничего не известно, но он сволочь. Так что будь с ним настороже.
– А Фургон? Знал о настоящем плане Кобылы?
– Кобыла не посвящает ни одного живого в свои планы, таких, как Фургон, просто использует. Нет, Фургон не знал. А я научилась высчитывать, что на самом деле затевает, куда гнет, чего хочет. Он ведь уязвим.