– Па, он мирится, мирится.

– Это неуважение, Софи. Хорошо, отставим Бориса. Пишешь?

– Да! У меня классный сюжет... Но он тебе не очень понравится, там много эротики... конечно, в разумных пределах.

– Надеюсь, в разумных. Расскажи.

– Я плохой рассказчик.

И задумалась. В пересказе ее история получится обедненной, у папы может возникнуть неверное впечатление. Нет, книгу надо...

Только читать

Антрепренер выполнил обещание, и утром к Ростовцевым приехал актер на извозчике. Марго как раз занималась погрузкой кресла в коляску, когда он спрыгнул буквально на ходу, снял шляпу, с достоинством и басом представился:

– Трагик Цезарев. (Разумеется, это псевдоним, актеры все избирают звучные фамилии, особенно трагики, хотя Марго не понимала – зачем.) Ее сиятельство Маргарита Аристарховна Ростовцева просила давать уроки...

– Это я, господин Цезарев, – сказала она, про себя отметив, что трагик выпивоха. – Идемте, познакомлю вас с Анфисой, а мне, уж простите, надобно по делам ехать.

На пороге появился Николай Андреевич, натягивающий лайковые перчатки на руки. Вскользь посмотрел на погрузку, затем остановил безучастный взгляд на новом лице, которое Марго намеревалась ввести в дом.

– Разреши тебе представить, дорогой, господина Цезарева... – Она повернулась к артисту, чтоб он назвал свое полное имя.

– Бонифатий Игнатьевич, – подсказал трагик.

– Весьма польщен, – небрежно бросил Ростовцев и перевел глаза на жену: мол, а этот тебе зачем понадобился?

– Господин Цезарев будет давать уроки актерского искусства моей Анфисе, – поспешила сказать Марго, чтоб с уст мужа не слетел бестактный вопрос.

– Угу, – кивнул Николай Андреевич. – Что за погрузка идет?

– Хочу подарить Виссариону Фомичу кресло.

Инкрустированное резное кресло, взятое женой из проходных комнат, баснословно дорогое, но ее деньги никогда не волновали. Николай Андреевич и на этот раз промолчал – не отчитывать же жену при актеришке! Он попрощался, сбежал по ступенькам и, пылая гневом, сел в подъехавший экипаж.

Марго познакомила артиста с горничной и заверила:

– Анфиса очень талантлива, прекрасно читает Пушкина и Байрона. Летом она играла в домашнем спектакле главную роль гусар-девицы, покорила всю помещичью публику.

– Барыня, да что уж вы так-то меня... – зарделась Анфиса.

– Помолчи, милая, – мягко сказала Марго. – А поет она просто великолепно, к тому же редкая красавица, сами поглядите.

Трагик кивал в знак согласия, мотая крупными кудрями, которые падали ему на нос, и с видом знатока (немного беспардонно) рассматривал девушку. Марго приказала подать господину трагику чая, дала ему десять рублей за уроки и отправилась в участок. Она приехала раньше Виссариона Фомича, велела полицейским отнести кресло в кабинет Зыбина и поставить вместо старого.

Слушая сыщика, Пискунов понял, что оплошал – не там выслеживал. Да как же тут угадаешь, за кем установить наблюдение?

– Господин Неверов привел енту девицу к себе, – продолжал рассказ сыщик. – Пробыла она у него, почитай, до утра. А на рассвете вышла, однако закуталась в мужеское пальто, так что и разобрать не было возможности, что на ей за одежа. Но это она вышла от его, юбка алого колеру выглядывала, ну и шляпа с перьями... э... и с вуалью.

– Так, так... – пробормотал Пискунов, думая, как же все повернуть в свою пользу, представив Зыбину, будто выследил эту даму он. – И где сия девица живет?

– В особняке ее милости Оболенцевой.

– Поди врешь?

– Ей богу, не вру. Девица села в карету господина Неверова, добралась до означенного особняка и тамочки скрылась.

– А ты как же следил за нею?

– Бегмя бежал. Карета ехала не шибко, однако умаялся я.

– Ты, любезный, поди, до вечера отдохни, – сказал Пискунов. – А я уж сам на доклад к Виссариону Фомичу схожу.

– Так это... за кем прикажете следить?

– За господином Неверовым.

Пискунов отправился в участок.

Виссарион Фомич появился вовремя, буркнул приветствие, повесил шинель и картуз и плюхнулся в кресло. Марго следила за ним, сощурив плутовские глаза. Тем временем на его лице обозначилось недоумение. Зыбин замер, чувствуя что-то не то, нахмурил брови, заелозил – а все равно не то. Ничего не понимая, он потянулся за стопкой бумаг, приподнявшись и бубня:

– Вчера племянник Долгополова... – И упал назад в кресло.

Тут до него дошло, что ему впервые не пришлось, прилагая усилия, вытеснять зад. Виссарион Фомич поглядел на правый подлокотник, потом на левый.

– Позвольте... – не обращаясь к Марго, а будто разговаривая сам с собой, сказал он. – Это что такое? Постовой! (Влетел молодой человек.) Откуда кресло?

– Они-с привезли. – Постовой указал глазами на Марго.

– Ступай, – махнул ему рукой хмурый Виссарион Фомич. – Не изволите ли объяснить, сударыня, что сие значит?

– Это мой подарок вам от всей души, – широко улыбнулась Марго и дальше не дала ему рта раскрыть. – Ваше кресло совсем нехорошо, мало и старо. А человеку вашего предназначения и положения (лесть – сильное оружие в ее устах) негоже сидеть, как простому писарю. Да ведь и удобно, скажите, удобно?

– Удобно-с, – буркнул он, понимая, что ее сиятельство поставила его подарком в зависимость. И не откажешься – неучтиво.

– Так что там племянник Долгополова? – сменила тему Марго.

Виссарион Фомич довольно обстоятельно рассказал обо всем, что удалось узнать, скрыл только прискорбный факт того, что Евгений упал в обморок, ведь женщине не пристало слышать о слабостях мужчин, а ему непристойно об этом говорить. Марго про себя торжествовала, так как это она натолкнула Зыбина на мысль справиться об убитом в семействе Долгополовых. У нее уже готов был новый план:

– Поговорить с Прасковьей Ильиничной?

– Благодарю, сударыня. Мне пора самому увидеться с нею. А вы не вспомнили, где видали Шарова?

– Нет, к сожалению.

– Постарайтесь припомнить.

В это время раздался несмелый стук, после вошел Пискунов, опасливо покосился на Марго, но Зыбин разрешил:

– Докладывай.

– Господин Галицкий вчера опосля трудов праведных, – напыщенно начал Пискунов, – приехали домой. Его жена, по всему было видать, куда-то собиралась, нарядилась. Да господин Галицкий не пустили ее... пардон, платье-с изорвали-с.

– Ты никак был у них при том? – засомневался Зыбин.

– Никак нет-с, ваше высокоблагородие. Я на дереве-с... – Пискунов вновь покосился на ее сиятельство, которая слушала с интересом. – Все видал-с. Опосля искал по городу ту самую... в красной юбке-с... и с перьями... под вуалью.