– Удар нанесен точно в сердце, – рассуждал он. – Силу надобно иметь и сноровку. В миг убийства убитые не спали, ведь только во сне человек становится беззащитен, но дали себя убить.
– Однажды летом один барон уверял, что сил убить хватит и женщине, коль та пришла в ярость, – вспомнила Марго.
– Да чем же она его убила? – поднял плечи Зыбин. – Не вязальной же спицей, в конце концов! Весьма неудобно протыкать, скажу я вам, ладонь соскользнет. А прокол тонкий. Ну, допустим, шилом. Что же это за гулящая девица, коль на панель выходит с шилом? Отчего тогда она других не убивает, а, простите, ложится с ними в постель?
– Да я вовсе не настаиваю, что убила она...
– Но предполагаете, так ведь?
– А ежели она не одна работает? – предположила Марго. – Ежели у нее есть мужчина, который следит, чтоб с ней ничего не случилось?
– И мужчина пришел с Долгополовым на квартиру? – ехидно сощурился Зыбин, давая понять, что рассуждения ее сиятельства глупы. – Пустил бы он постороннего, желая провести ночь с женщиной, а?
– Вряд ли, – вынуждена была согласиться она.
– То-то! И мотив неясен. Ведь имея сообщника, какова цель преступников? Ограбить состоятельного господина, коль он попался в сети. А денег убийца не забирал-с. И главное: остальные-то господа, что провели с ней время, живы-с!
Марго расстроилась: версия потерпела крах, однако Виссарион Фомич неожиданно признал ее правоту, правда, частично:
– Но мне близка ваша идея, что убийства связаны с этой женщиной. Да только идея покуда не ведет к конечному результату. Что вам удалось разузнать?
– Огорчу вас.
– Стало быть, ничего?
– Совсем немного. Кто-то прислал записку Галицкому, в ней сообщил о неверности жены. Она намерена бросить мужа, я пыталась ее отговорить, и мне показалось, у Неверова есть письма Вики к нему, это может обернуться для нее плохо. Но что за услугу оказал ей Неверов, мне не удалось выяснить.
– А вы еще разок попытайтесь, дело-то сугубо дамское.
Марго подумала, что мнение о Зыбине у нее меняется слишком часто – в зависимости от его настроения и отношения к ней, а так не годится. Он действительно заслуживает уважения несмотря на недостатки, впредь следует удерживать свои эмоции, ведь к Зыбину довольно легко подобрать ключик.
– Пошла вон, – бросил Мирон Сергеевич горничной.
Та, опасливо взглянув на хозяйку, убежала, втянув голову в плечи, видимо, поняла по лицу хозяина, что тот явился не с добром. Галицкий подошел к кровати, на которой лежала жена, и кинул письма. Вики взяла один конверт и... не поверила глазам. Она очутилась на коленях и начала хватать письма, словно желала убедиться в подлинности своего почерка. Мирон Сергеевич молча наблюдал сцену до тех пор, пока жена не села на постели, свесив голову, только тогда он сказал:
– Вы хуже, чем я думал, об этом свидетельствуют ваши послания Долгополову.
– Как они попали к вам? – спросила Вики, не отрицая очевидное.
– Мне передала их сегодня дама, пожелавшая остаться неизвестной, но для меня они не явились новостью, я лишь получил подтверждение. Скажите, вы бегали к нему на ту квартиру, где его нашли убитым?
– Нет! – Вики закрыла лицо ладонями.
– Впрочем, что бы вы ни сказали, я не поверю, а подробности не желаю знать, их довольно в ваших письмах. Даю вам шанс... (Вики вскинула на него молящие глаза.) Нет, не исправиться. Нельзя исправить то, что изначально испорчено. Я мог бы выставить вас за дверь, но не сделаю этого, потому что вам некуда идти. Соберите свои вещи, полагаю, завтрашнего дня достаточно, а послезавтра вы поедете в деревню без права выезда оттуда. Научитесь вести дом, жить по средствам и без излишеств – на личные нужды будете получать небольшое жалованье. Это тяжкое для вас наказание с испытанием. Ежели пожелаете, заведите любовника, мне решительно все равно. Правда, выбор там ограничен: конюх, кузнец, крестьяне. Да, раз в три месяца будете присылать отчет о ведении хозяйства. Но может быть, потери вас кое-чему научат, хотя я сомневаюсь.
В своем хладнокровии он был страшен, в то же время неузнаваем. Вики боялась, муж убьет ее, но не убил – уже хорошо. Тем не менее ей стало ясно, что ни уговоры, ни слезы не помогут. Вики не знала, на какие чувства надавить и как вызвать в нем жалость, только бы он не отсылал ее в деревню. Видя, что Мирон Сергеевич пошел к двери, она вымолвила:
– Вы хотите похоронить меня заживо?
– Вам не нравится мое решение? – Он даже не обернулся. – В таком случае, убирайтесь из моего дома куда угодно – выбор за вами.
Она сделала выбор, едва он ушел:
– Не поеду. Ни за что.
Вики решила завтра же покинуть этот дом навсегда.
За ужином Николай Андреевич сделал выговор Марго, правда, в мягкой форме:
– Дорогая, твои хождения в полицию вызывают толки.
– Что? – не расслышала она, ибо о чем-то думала.
– Я говорю, что даме твоего положения посещать полицию – это наносить удар по репутации. Какие у тебя дела с господином Зыбиным?
– Что касается первого, Николя, – к счастью, Марго не отреагировала на его замечания бурно, – то тебе не в чем меня упрекнуть, а другим и подавно. Полиция ничуть не хуже салонов... Пожалуй, салоны даже хуже, там от безделья мучаются, в полиции же служат делу. А с Виссарионом Фомичем у меня дружеские отношения.
– Дружеские? Да как такое возможно?
– А что тебя удивляет? О нем легенды ходят, мне было интересно посмотреть, как он работает, Виссарион Фомич любезно согласился удовлетворить мое любопытство. Меня он восхищает.
– Марго... – У Николая Андреевича после заявлений жены пропал аппетит. – Это, по меньшей мере, странно: даме – интересоваться делами полиции. Мне неловко из-за тебя.
– Дорогой, это все предрассудки. Давай не будем уподобляться тем, кто на поверхности благороден, а тайком творит такое, что стыдно об этом говорить.
– Но почему полиция, Марго?
– Мне так хочется, – улыбнулась она самой невиннейшей улыбкой.
Обезоруживающий ответ! Теряя самообладание, Николай Андреевич задал еще один вопрос:
– А шила тебе зачем понадобились?
Ого, за ней установлен шпионский надзор, наверняка муж потребовал, чтоб прислуга докладывала о каждом шаге его жены. Доложил конюх или лакей, у которого она спрашивала, кто в доме работает с шилом. Марго задели и вопросы Николая Андреевича, и отношение к ней, и надзор, тем не менее она не стала переводить ужин в ссору, отчитывая мужа:
– Я хотела посмотреть, как они выглядят.
– Зачем?!
– Вдруг пригодится. Не обращай внимания.
Марго ушла из-за стола, не надеясь, что у нее хватит выдержки, к тому же мысли были заняты расчетами, а муж отвлекал. Разумеется, она знала, как выглядят шила, но ее интересовало, какой длины эти предметы, можно ли ими нанести удары в сердце и удобно ли это сделать. Конюх показал ей шила, а у него весь набор имелся, Марго пришла к выводу: в умелых мужских руках это удобное оружие. Женщина вряд ли воспользовалась бы таким неудобным предметом, который надо еще откуда-то достать, при том не уколоться. И, разумеется, убийца должен был орудовать самым надежным шилом, то есть наиболее длинным. Но самое длинное шило оказалось толстым, а размеры проколов – Марго видела на груди Долгополова и Шарова – были более тонкими, о чем говорил и Зыбин. Однако орудие убийства в данном случае имеет значение, как ей представлялось, в зависимости от этого можно определиться, кто убивал – мужчина или женщина. Она учитывала мнение Зыбина: на квартиру Долгополов не пустил бы мужчину, если намеревался провести ночь с женщиной. И зачем же ей, торгующей своим телом и имеющей успех у мужчин, убивать? Нет-нет, не логично. Значит, убийца как-то проник в квартиру и убил Долгополова... Чем же? Конечно же, шилом, которое смастерил сам. Однако его цель неясна. Уф, какая путаница! Надо поделиться выводами и сомнениями с Зыбиным. Завтра же с утра. С тем Марго и легла спать.