– Ты! – сразу бежишь в кассу, но не пригородную. Требуй, чтоб кассир нашел фамилии, узнай, на какой поезд они взяли билеты. Ты! – бежишь к начальнику станции и предупреждаешь о нашей облаве, он должен дать приказ о задержке отправления поезда, чтоб ни один, который отходит в ближайшее время, не отправился в путь! Ты! – выясняешь по расписанию, какой поезд отправляется с минуты на минуту, бежишь ко мне на перрон, а я пока поищу их среди пассажиров на посадке.
– Они могли уже сесть в поезд, – сказал последний, кому Тороков отдал приказ. – А как вы их узнаете?
– Связь держим по телефону, – не ответил Тороков, ему просто нечего было сказать, кроме как рассчитывать на везение.
– Ой, что-то очень много надо сделать за каких-то шестьдесят секунд, – съязвил на заднем сиденье один из милиционеров.
– Потому и много, что нам эти ребята нужны, – проворчал Тороков. – Что успеем, то успеем, а нет – будем думать, как действовать.
В вокзал вбежали дружно, так же дружно разбежались в разные стороны. Тороков носился по перрону, выискивая высокого молодого человека с зелеными глазами (которые не увидишь издалека) и стройную девушку-брюнетку – это все приметы. Глупо, но приходится довольствоваться малым, иногда и таких данных не имеется. Подозрительное поведение все равно должно как-то обозначиться, ибо человек часто действует бесконтрольно, на это надеялся Тороков. Положение ухудшал свет, да, электрический свет – тусклый, грязно-желтого цвета, бросающий много теней в разные стороны, в общем, какой горит на всех вокзалах страны ночью. Подобное освещение превращает людей в хаотично движущуюся массу и, что называется, без лица; оно искажает мир, как искажает кривое зеркало, глупо было бегать среди этой толпы в поисках двух человек, которых никогда не видел. Признав ошибку, он поплелся к зданию вокзала, то и дело оглядываясь и врезаясь глазами в фигуры людей.
Остановившись возле урны, Тороков закурил, припоминая сегодняшний вечер – богатый на сюрпризы. Сорок лет – это далеко до заката, сил достаточно, чтоб работать на полную катушку, к тому же накопился опыт, мозги еще не заросли склеротическими бляшками. Работа не страшна, страшны начальники, за многолетнюю практику он порядком устал от них. В очередной раз придется доказывать свиному рылу, сидящему в кресле, что он не верблюд, ибо не так все просто в убийстве пожилой женщины, как может показаться на первый взгляд.
– Петр Васильевич, – слушал он по сотовому телефону, – они не брали билетов ни на один поезд.
– Не брали? Точно?
– Точно. Три раза старший кассир искала фамилии, это же не проблема – в компьютере найти, задается только фамилия, и через несколько секунд…
– А проводники? Вдруг они пустили их в свое купе без билетов?
– Да кто ж их знает. К начальнику станции надо идти и просить, чтоб приказал проводникам сообщить, кто из них взял безбилетников. Связь-то есть…
– Бегу к начальнику, а ты – на перрон. Возможно, придется задерживать наших подозреваемых.
А подозреваемые давно выехали за город. Она спала, упав головой на его плечо, – потрясающая нервная система. После пробежек по крышам трущоб, после погони и срочной эвакуации из гостиницы впору водки хлебнуть, чтоб привести себя в относительно стабильное состояние, а она спала. Он же тупо смотрел в лобовое стекло на освещаемую фарами дорогу…
Сима-Серафима
Никита мельком взглянул на Симу и предоставил слово Ляльке, которая рисовала его ситуацию своими красками. Не развернулся и не ушел только лишь из благодарности к жене друга, она единственная прониклась его проблемой и поверила ему. Пусть не до конца, но хотя бы засомневалась, а для Никиты и это большая поддержка.
– Эй, Никита Ефимович, – проворковала Сима, обращая его внимание на себя. – Вы, кажется, не слушаете.
У нее действительно воркующий тихий голосок послушницы монастыря, но никак не адвокатский, а одежда строгая, как и прическа – темные волосы собраны в узел на затылке. Эта скромная особа, явно еще не вышедшая из-под маминой опеки, не имея представительной внешности, помогающей заинтересовать собой хотя бы на первых порах, следовательно, не внушающая доверия как специалист, походила на благородную барышню времен фрейлин, платьев со шлейфами и галантности. А Ляля расписала Серафиму как зубастую акулу юриспруденции, у Никиты сложилось абсолютно противоположное мнение.
– Я? – встрепенулся он и тоскливо вздохнул. – Нет-нет, я слушаю. Просто мне кажется, что мое дело безнадежно.
– Совершенно верно, – сказала Серафима. – Но я соглашусь вам помогать, если вы мне расскажете голую правду.
Она согласится! Ой, дура… Решает-то он, а не она, соглашается он, гонорар платит он и, как следствие, музыку (выражаясь фигурально) заказывает тоже он. Да и где Симочка видела голую правду? Весь парадокс в том, что правда всегда одета – в витиеватые слова, которые не всегда можно отличить от лжи, в темперамент, за которым этой самой правды вообще не видать, ибо подается она эмоционально. Выручила Ляля:
– Никита не может тебе рассказать правду, потому что сам ее не знает. И ничего не понимает, как и я.
– Ляля, не въеду, чего вы от меня хотите? – вытаращилась Сима, употребив современный сленг. – Доказать суду после тестирования ДНК, что Никита не имеет отношения к ребенку, нереально, это стопроцентный проигрыш. Будь у вас пятьсот адвокатов, вы все равно пролетите как фанера над Парижем. Я не хочу вас обманывать и обнадеживать пустыми обещаниями.
Честная девушка – уже приятно, но слишком зеленая, чтобы понимать весь кошмар, постигший Никиту. Он хотел извиниться и откланяться, но Ляля вновь взяла инициативу в свои руки:
– Нет, дорогая, нам не это нужно. Точнее, ты сразу перескочила на результат, до которого о-очень далеко. Мы… то есть Никита хочет выяснить, каким образом без него Яна забеременела от него, ферштейн?
Серафима глазами – хлоп, хлоп… Задачу Ляли ей сложно понять вот так, с наскока, да и любой на ее месте сначала представил бы визуально, как это: забеременела от него, но без него? Анекдот, не так ли? А потом что сделал бы нормальный юрист? Да попросил бы не морочить голову. Что она вообще понимает в жизни, людях, отношениях?
– Я хочу, чтоб именно ты покопалась, – втолковывала бестолковой Серафиме Ляля. – Ну, раскопала, как сделала Яна ребенка от Никиты. Ты же юрист, должна знать способы мошенничества, к тому же у тебя талант к этому… расследованию.
– Случай беспрецедентный, – озадачилась та, одновременно пристально изучая Никиту своими темными очами безгрешной девы. – Мне известен только один ребенок, зачатый абсолютно без вмешательства мужчины.
– Да? – обрадовалась Ляля, одновременно толкнув пострадавшего в плечо. – Слышь, Никитка, у тебя дела не так уж безнадежны. Слава богу, ты нас успокоила, Сима. И кто был зачат?
– Иисус Христос, – сказала та, рассматривая фото.
Ляля покосилась на Никиту, ей пришлось надавить ему на ногу, так как он вперился в Серафиму отнюдь не доброжелательно, наверняка приняв неудачную шутку за издевку или подначку. Но Ляля усмотрела в словах подруги приговор: не стоит и рыпаться, надо смириться с участью папаши.