— Но можешь же ты ему сказать, что я до тебя пальцем не дотрагивался. Зачем ты наврала про «обесчестил»?
— Отец не захочет меня слушать. Он и так считает меня дурой, — надула она губы.
— А ты и есть дура! — загремел король. — Мы-то оберегали тебя, молились, чтобы только с тобой ничего не случилось. А ты глупейшим образом разрушила королевство! Лучше бы нам остаться бездетными!
Он снова махнул стражникам:
— Уберите его с глаз долой!
Через мгновение трое дюжих ребят (им бы в борцовских шоу выступать!) схватили меня и поволокли по длинному коридору и такой же длинной лестнице.
В королевскую темницу.
ДЖЕК
Моя мамочка будет в восторге: я увидел редкостную европейскую достопримечательность. Настоящую тюрьму в королевском замке. И даже не пришлось платить за то, что мне разрешили побыть узником.
Вообще-то я представлял себе тюрьму не такой. Может, здесь слишком темно, и мне не разглядеть даже своих идиотских штанов, не говоря уже про разные орудия пыток и нары, утыканные гвоздями. Кроме темноты, здесь еще сыро и холодно, как в бабушкином нью-йоркском подвале.
И жутко тихо. У нас дома такой тишины нет. Гам даже ночью слышно, как включается и выключается кондиционер. Когда я сижу за компьютером, мне слышно гудение вентиляторов в системном блоке. А тут — мертвая тишина, и остается только сидеть и слушать ее. Толстенные стены не пропускают никаких звуков. И потолок такой же. Я здесь один.
И крысы.
Чем больше мои уши привыкали к тишине, тем отчетливее я слышал крысиную возню. Топот крысиных лапок, шуршание их хвостов, попискивание.
Представляю, как эти твари проголодались за триста лет сна!
Нужно думать о чем-нибудь другом. Не о крысах.
Королевские стражники не забрали у меня айпод. Я нажал кнопку. Король не дослушал «Yester-day», и мне досталась последняя фраза знаменитой песни: «Я сказал что-то не то и теперь очень хочу вернуться во вчерашний день».
Вся разница, что я не сказал, а сделал что-то не то. Поцеловал одну глупую, избалованную принцессу, у которой не хватило смелости сознаться отцу в своем вранье. Сказала бы, что сболтнула насчет «обесчестил». Теперь из-за ее поганого языка мне тут торчать неизвестно сколько. Может, всю жизнь.
Я переключился на другую запись. Рэп. Я врубил его на всю громкость. Песня про то, что один парень собирается сделать с подружкой другого парня. Хорошая тема.
Может, завтра у короля мозги будут работать получше и он меня отпустит. А может, велит отрубить голову.
Но ведь есть правила обращения с пленными. Нам рассказывали о них в школе. И называются эти правила Женевской конвенцией.
Только здесь еще не слыхали ни о какой Женевской конвенции. Здесь все решает королевский каприз, а не международные правила.
Вспомнил. Там говорилось о военнопленных. А я... я — «узник любви». Звучит красиво, только от этого не легче.
Я закрыл глаза и попытался уснуть. Какое там! Тогда я старался просто не слышать крысиной возни. Это тоже не получилось. Похоже, ко мне, распугав крысиную мелочь, подбиралась большая крысища. Я читал, они бывают крупнее кошек.
Что-то жидкое и обжигающе горячее обожгло мне руку.
— Ой!
Может, это начало пыток? Или на мне пробуют кипящее масло, чтобы завтра в нем сварить?
— Тише ты, — услышал я шепот Талии.
— Мне больно.
— Подумаешь, воск со свечки капнул. Кричишь, как младенец.
— А как, по-твоему, должен вести себя узник? — огрызнулся я.
Передо мной, прикрывая рукой дрожащее пламя свечи, стояла Талия.
— Бедненький ты мой. Бедняжечка. Ты меня прости... за те слова, за столом. У отца совсем испортилось настроение.
— Это я и без тебя понял. Лучше скажи, как сумела сюда пробраться?
— Все спят, кроме караульного. Он меня пропустил.
— Тебя пускают в тюрьму?
— Я же принцесса. Хожу везде, где захочу.
— Ты лучше иди к себе. А то эта твоя тетка... фрейлина хватится, что тебя нет, поднимет шум. Ты опять что-нибудь соврешь, и в результате мне, не дожидаясь рассвета, отрубят голову.
— Слушай, хватит об одном и том же! Хочешь выбраться отсюда?
— А кто не захочет в моем положении?
— Тогда перестань дуться на меня и говори со мной нормально. Не то я...
— Не то ты что?
— Не то я закричу на весь замок. Сюда сбегутся придворные и слуги. Я им скажу, что пришла тебя проведать, а ты накинулся на меня и сделал со мной такое, после чего поцелуй покажется им невинной забавой. Меня начнут жалеть. Быть может, это немножечко повысит мои шансы на замужество. А тебя на рассвете забьют камнями... Как видишь, тебе лучше не ссориться со мной и не говорить мне гадостей.
От слов «забьют камнями на рассвете» меня прошиб холодный пот. И король действительно позволит, чтобы меня казнили? А доченька у него — настоящая шантажистка.
— Между прочим, ты вовсе не такая нежная и прекрасная, как мне показалось, — сказал я.
— Я нежная и прекрасная.
— Ты меня просто дурачила.
— Ничуть. Я — нежная, прекрасная и покладистая. Точнее, была такой свои первые шестнадцать лет. Кроткое, послушное создание, о котором можно только мечтать. Я могла бы стать кому-то прекрасной женой. Но потом все изменилось. Или ничего не изменилось, Я выросла, а со мной по-прежнему обращаются как с ребенком. Или со зверюшкой. Знаешь, каково это — чувствовать себя...
Она произнесла незнакомое мне слово. Возможно, оно означало что-то вроде «рабыни» или «невольницы», но я не стал спрашивать.
— Прости. Я и не предполагал, что у принцесс такая тяжелая жизнь. Но ты не думай: у меня тоже нет полной свободы.
— Ты поехал на другой край света. Разве это не свобода?
— Свобода — это когда ты можешь выбирать то, что тебе по-настоящему интересно. А мой отец хочет, чтобы я работал в его бизнесе. Мой отец совсем не из торгового сословия. Он у меня архитектор.
— Так это же здорово. Он у тебя строит дворцы и соборы?
— Если бы! Он сам ничего не строит. Он проектирует... ну, рисует на бумаге... поселения, где все дома одинаковы. А мне это противно. Но он и слушать не хочет.
Я вдруг вспомнил, где нахожусь.
— Теперь, думаю, это уже не имеет значения. Меня же завтра казнят.
— Я тебя спрашивала: ты хочешь выбраться отсюда?
Я молчал.
— Хочешь или нет?
— Я что, похож на идиота, которому не терпится быть забитым камнями? Разумеется, я хочу выбраться отсюда, и как можно скорее.