3. На дворе уже двадцать первый век.
Нам приходилось рассказывать им об этом снова и снова (только не знаю, насколько они понимали). Мы прошли не менее двадцати миль. Солнце начинало сползать к горизонту. И нигде — ни малейших следов пребывания Талии.
Дорога, по которой мы шли, вела к холму, где, скорее всего, и кончалась.
— Надо поворачивать назад, — пробасил уставший Плезант. — Завтра продолжим.
— Пока светло, надо посмотреть еще, — сказал я.
— Нечего тут больше смотреть, — возразил не менее уставший Катберт. — Нам до ближайшего дома целый час топать.
— А вон еще один дом, — сказал Трэвис, указывая на дом, что стоял на самой вершине холма.
— Там мы были. Его самым первым и осмотрели, — сказал Плезант.
— Это у вас самый высокий холм? — спросил я, чувствуя, как ветер бьет мне в грудь, словно требуя поворачивать назад.
— Ага. Лезли туда, и все зазря. Кони идти отказывались.
Я вглядывался в дом на вершине. Заросли вокруг него были еще гуще, чем в других местах Эфразии. Я понял: путь туда потребует изрядного напряжения сил, а на этот раз у нас не было ни сэндвичей, ни пива. Возможно, этот увалень Плезант прав, и надо поворачивать назад. Ведь Талия могла и ошибиться. Это был сон, а во сне привидится что угодно. А вдруг она сейчас не в Эфразии? Вдруг я вообще ее больше не увижу?
— Поворачиваем, — сказал я.
Я старался гнать мрачные мысли, твердил себе, что вовсе не бросаю поиски. Нет, я их ни в коем случае не бросаю. Просто нужно отдохнуть, набраться сил, а завтра мы продолжим искать.
Я в последний раз оглянулся на ту хижину. Деревья раскачивались так, будто на вершине бушевал ураган.
И вдруг я что-то заметил на высоком каштане, росшем неподалеку от двери дома. Я толкнул Трэ-виса:
— Ты ничего не видишь?
— А что я должен видеть?
— Посмотри туда. Вон на тот каштан.
Я вспомнил, как Талия рассказывала про то, что в комнате, где мы ее нашли, она увидела старуху в окружении множества зеленых платьев. И цвет всех платьев точно соответствовал цвету глаз принцессы.
Трэвис нехотя пригляделся.
— Видишь? — спросил я.
— Ну, вижу. И что такого? Кусок какой-нибудь сгнившей тряпки.
— Вспомни, мы больше нигде тряпок на деревьях не видели. Надо подняться и проверить.
ТАЛИЯ
Мальволия шила с умопомрачительной быстротой. На то она и фея... или ведьма — это смотря кого спрашивать. Через два часа платье было окончательно готово.
— Надевай, — велела мне она.
Упрямиться бесполезно. Мальволия верила, что оказала мне милость, не убив, как собиралась. Милость во имя настоящей любви. Поэтому сомневаться в том, что Джек придет за мной, было бы равнозначно сомнению в силе нашей любви.
Но ведь наша с ним любовь сильна. Мои сомнения были вызваны тем, что Джек еще не совсем взрослый. Да, он любит меня, однако он слишком молод, не всегда серьезен и склонен делать ошибки. Говоря его собственными словами, он «может облажаться». И хотя я до кончиков пальцев, до корней волос была уверена в его любви ко мне, я все-таки сомневалась в его способности противостоять Мальволии или... моему отцу.
С этими мыслями я надела платье. Оно получилось на редкость красивым. Если мне суждено проспать еще триста лет, я по крайней мере сохраню в памяти это ощущение красоты.
— Спасибо тебе, что дала мне этот шанс, — сказала я Мальволии.
— Чую, не больно-то ты рада.
— Тебе это только кажется. Я тебе очень благодарна. Если... когда мой возлюбленный меня разбудит, я буду серьезно говорить с отцом о тебе. Я сделаю все, чтобы он тебя простил.
— Рада, что характером ты не пошла в отца. Знаю: ты все-таки боишься, что твой парень тебя не найдет. Если любит — найдет.
Я молча кивнула.
— А разве можно не любить тебя, принцесса? Уж на что я горела желанием отомстить твоему отцу, и то не смогла тебя убить. Ты далеко ушла от своевольной капризной девчонки, встретившейся мне триста лет назад. Раньше ты думала только о себе. Теперь, смотрю, научилась думать и о других. О родителях, о Джеке. Даже обо мне.
Я снова кивнула.
— А теперь, моя дорогая, пора ложиться.
Мальволия уложила меня на матрас в углу. Я успела взглянуть на каштан за окном.
— Это больно? — спросила я.
— Нет, — ответила Мальволия.
Она тоже взглянула в окно, будто старалась что-то рассмотреть вдалеке.
— Все будет как в прошлый раз. Но сейчас, подозреваю, твой сон не продлится триста лет... Не будем терять время.
Она вытащила из-за спины руку с веретеном.
— Загадывай желание. А потом дотронешься до веретена.
Мне было трудно противиться ее голосу. «Я желаю, чтобы у Джека хватило сил...»
— Теперь, моя дорогая, дотронься до веретена.
ДЖЕК
Мы целый час лезли на этот холм, а дом ничуть не приблизился. По-моему, даже отдалился. Ветер дул прямо в лицо, пытаясь отбросить нас назад. Плезант шел с явной неохотой, да и Трэвис растерял весь свой пыл.
— У меня в горле пересохло! — скулил Плезант. — Эля бы сейчас холодненького. Ну чего тащиться туда, где мы уже были?
— В замке сейчас наверняка обед, — сказал Трэвис, — Если мы опоздаем, то нам не на что рассчитывать. «Макдоналдсов» здесь еще не построили.
Я сердито посмотрел на него.
— Ну чего ты? Это я просто так.
— Давай без «просто так», — с заметным раздражением бросил ему я.
Не хватало только нам поссориться.
Солнце село. Еще немного, и совсем стемнеет.
— Эй! — дернул меня за рукав Трэвис. — Ты только посмотри!
— Что там?
— Это же моя жвачка! Я выплюнул ее, и она попала на кору дуба. Вон она.
Он показал на ствол.
— Ну и что особенного? Я должен порадоваться за дуб, что он наконец-то познакомился с жевательной резинкой?
— Я не об этом. Резинку я выплюнул минут двадцать назад. Это значит, что мы ходим по кругу.
На серой коре зеленел комочек жвачки.
— Может, это чужая жвачка, — не слишком уверенно сказал я.
— Ты что, сдурел? Они тут в глаза жвачки не видели. Моя. Говорю тебе: мы здесь уже были.
— Но это невозможно. Мы не можем ходить по кругу. Мы же идем вверх!