— Да? И кто же тут есть похуже? — весело спросил Уманский, которому все-таки удалось освободиться.
Он бодро зашагал к лестнице, а Вольдемар поплелся за ним.
— Действительно, — бормотал он. — Кто тут еще хуже? Кого не жалко? Ну вот, например, дизайнер. Мне его ни капли не жаль. Забирай его к чертовой матери. Тащи его в ад!
— В ад? — переспросил Уманский. — Интересно. А вы, значит, останетесь без крыльца.
Он скинул капюшон, легко взбежал по ступенькам, оставив бормочущего всякую чепуху Вольдемара внизу. Рубашечку Капитолины он сжимал в руке. Вещь, конечно, помялась, испачкалась и чуть-чуть намокла. Оставалось надеяться, что претензий не будет.
Капитолина уже натянула халат и запахнула его так глубоко, что на виду не осталось ни одного кусочка тела, кроме шеи и кистей рук.
— Вот, — сказал Уманский. — Ваша сорочка. Если хотите, я ее высушу… феном. И вы сможете ее надеть снова. Правда, там пара пятен… Зеленых. Это от травы. Я снимал ее с дерева косой и немного испачкал.
Капитолина схватила рубашку и горестно ахнула.
— Дуб тоже был грязный, — пробормотал Уманский. — Извините.
— Извинить?! — воскликнула гувернантка, распахивая дверь в коридор. — Ни за что! За такие вещи порядочные женщины не прощают!
Она фыркнула и, взмахнув полами халата, быстро пошла прочь. Через минуту она уже скрылась в своей комнате. Тогда Уманский привалился спиной к стене и облегченно вздохнул. И немедленно услышал еще один вздох. Он повернул голову и увидел Ларису, которая стояла неподалеку, прижав руки к груди.
Когда их глаза встретились, Лариса захлопнула открытый рот и стесненно пробормотала:
— Извините. Я хотела принести воды… И вот… Тут вы…
— Капитолина приходила поиграть в шахматы. Но партия не задалась, и она страшно расстроилась.
— Я так и поняла.
Уманский пошарил в кармане халата, надеясь отыскать там сигареты. Когда он нервничал, то курил без остановки.
— К сожалению, вы вообще ничего не поняли.
— В любом случае — спокойной ночи. И дайте мне пройти.
— Конечно-конечно. Я в курсе, что вы в случае нужды можете и под дых дать.
— Вы тоже деретесь, — ответила Лариса и спрятала руки за спину.
— Когда спуститесь на первый этаж, будьте осторожны — там бродит пьяный Вольдемар. Он посылал меня в ад, а потом к чертовой матери.
— Да? А вы что?
— Я отверг его предложение.
Ему хотелось побыть с Ларисой наедине подольше. И не в коридоре. Но приглашать ее в комнату, откуда только что выскочила разгневанная Капитолина?.. Господи, да и как приглашать? Там, за стеной, белокурый Жидков со своей потрясающей физиономией, которую можно смело фотографировать и помещать в глянцевые журналы, чтобы все женщины страны целовали страницы и стонали от восторга. На кой черт он ей сдался, когда такой вот Жидков находится в полном ее распоряжении!
Лариса прошла мимо, обдав страдальца сладким ванильным ветром. Так пахнет от детей и наивных дурочек, собирающихся замуж за бывших танцовщиков. Жидков мог наслаждаться этим запахом круглосуточно. Ванилью пахло возле дома, в котором Уманский жил в детстве. Рядом находилась пекарня, в ней работали сдобные тетеньки, которые впускали и выпускали из двери дома с узкими оконцами тот невероятный, праздничный запах…
Если бы не собачья работа, Уманский, пожалуй, попытался бы что-то предпринять, но… Он зависим. Полностью зависим. Им командуют, и он подчиняется. Работа — это волшебная лампа, и он — раб лампы.
…Корабельников гнал свой ветеранский джип по раздолбанной подмосковной трассе прямиком к таинственным Рощицам. Эта машина ожидала своего часа в гараже на случай непредвиденных обстоятельств и действий, близких к боевым, а сейчас, кажется, был именно такой случай. Изредка он притормаживал на обочине, чтобы свериться с картой — областные просторы, как истинный столичный житель, он презирал, однако к поездкам за пределы кольцевой относился предельно осторожно. Здесь любой не правильный поворот грозил проблемами, о которых и подумать-то было неприятно. Легко было утонуть в каком-нибудь случайном болоте, свалиться в свежевыкопанный посреди дороги, неогороженный и неосвещенный котлован, застрять обоими ведущими мостами на картофельном поле… Да мало ли что еще могло случиться на широких российских просторах!
Рощицы, если верить карте, находились примерно в полутора часах езды, но Игорь добавил еще полчасика на преодоление препятствий в лице тех же раздолбанных и непредсказуемых дорог или голодных и злых подмосковных милиционеров с полосатыми жезлами в руках. Поэтому рандеву с незадачливой Ларисой он назначил на 20.00 рядом с платформой пригородной станции, носившей выразительное название «63-й километр».
Лучшего места для встречи и разговора Игорь не смог придумать — и найти несложно, да и до Рощиц от станции рукой подать. К тому же он не поинтересовался, как Лариса будет добираться, — он был слишком зол на эту дамочку, чтобы предлагать ей варианты. «На электровозе доберется, — со злорадством думал он, перебирая в уме все возможные эпитеты, которыми наградит Ларису при долгожданной личной встрече. — Стерва, всю малину изгадила. А что я этому Броварнику теперь объяснять буду? Врать про сестер-близняшек? Вот же зараза!»
Обуреваемый противоречивыми, но в целом очень негативными мыслями, Корабельников тем не менее добрался без видимых потерь до убогой станционной платформы. Было без четверти восемь, и Игорь вышел из машины размять утомленные трудной ездой мышцы. Любопытства ради он взошел на платформу и с приятным ностальгическим удивлением обнаружил, что она мало чем отличается от дачных подмосковных платформ его пионерской юности: облезлая будочка билетной кассы с пристроенным к ней хлипким фанерным навесом, побитые местными хулиганами редкие фонари, покрытые то ли ржавчиной, то ли плесенью древние плакаты, предупреждавшие пассажиров о чем-то, что разобрать было уже невозможно.
Еще стояли три лавочки, одна из которых была безнадежно сломана, а на другой спал вечный станционный пьяница. Пахло мочой, мышами и, невзирая на прекрасную летнюю пору, прелой листвой — свежий загородный воздух, казалось, обходил подобные островки цивилизации стороной.
Он поинтересовался у дремавшей в одиночестве кассирши, когда будет ближайшая электричка из Москвы, и, получив в ответ нелюбезное: «Расписание посмотри!» — развернулся к криво приколоченному тут же стенду, разделенному надвое жирной вертикальной полосой. Почерпнув в колонке, озаглавленной трафаретной надписью «Из Москвы», нужные сведения, Игорь уныло двинулся к машине — было без пяти восемь, а электропоезд (работники железных дорог почему-то именно так предпочитают именовать облезлые снаружи и зеленые внутри составы), который он так ждал, прибывал лишь через сорок минут.