Я почувствовал, что кто-то сел рядом со мной на диван, и открыл глаза. Это была Витина мама. Она села слева от меня, к самому подлокотнику дивана. Жалко, что я не знал, как ее зовут. А Витина мама спросила:
— Тебе не грустно без друзей?
Я удивился, почему она так спросила, но сказал:
— Я теперь с Витей дружу.
Почему-то я решил, что она жалеет о том, что мой друг Сережка вывихнул ногу, и я теперь один гуляю. Поэтому я все так и ответил, как было. Но мне стало неловко. Где же Витька, в конце концов!
— Вите тоже без друзей грустно. Он так хотел подружиться с кем-то, похожим на него! — печально сказала она и внимательно посмотрела на меня.
— Я очень хочу с ним дружить, и я с ним дружу, — поправился я. — И вообще мы отлично понимаем с ним друг друга.
— Очень хорошо! — оживилась его мама. — Мне Витя о тебе рассказывал, и я думаю, что ТЕПЕРЬ у вас все будет хорошо.
Я кивнул, хотя не все понял.
Открылась дверь, и вошел Витин папа. Он посмотрел на нас, Витина мама ему кивнула, и он тоже сел на диван. Только справа от меня. Теперь я сидел на диване как раз между ними и не знал, на кого смотреть, когда разговариваю. От этого было неуютно.
— Ты что любишь есть? — вдруг спросила меня мама Вити. Я вспомнил, что обедал очень давно, и у меня уже в животе что-то пищит.
— Все, я все ем.
— А что любишь больше всего?
Тут я решил, что если назову любимую Витину еду, то им будет приятно, и меня покормят, и сказал:
— Томатный сок.
Больше я ничего не знал — я никогда не видел, чтобы Витя что-то ел.
За спиной у меня раздался какой-то звук. Мне показалось, что это Витин папа чем-то подавился, и оглянулся. Тот смотрел на меня с интересом и похоже, чувствовал себя неплохо. Я снова повернулся к Витиной маме — та просто сияла:
— Сейчас я принесу то, что тебе очень понравится.
Он вскочила с места и вышла из комнаты. Папа чуть придвинулся ко мне и спросил:
— Ты здесь давно живешь? В этом городе?
— Я всегда здесь жил, — удивился я. — С самого рождения.
— А твои родители кто?
— Папа — программист, а мама в магазине работает. В зоомагазине, — уточнил я.
Витин папа придвинулся ко мне и спросил:
— И что она делает в магазине?
— Корм для животных продает, — пожал я плечами. Взрослых всегда интересуют всякие глупости! Подумаешь, мне тоже хотелось бы, чтобы моя мама торговала тиграми и львами. Тогда весь класс мне бы завидовал. Но вообще-то и это неплохо. По крайней мере, когда у меня будет собака, то корм она будет получать со скидкой. Я уже узнавал. Но я этого не стал говорить.
Тут вошла Витина мама и внесла поднос. На нем в высоком бокале был томатный сок — ну конечно, я же его попросил. И еще на тарелке какие-то печенинки. Я обрадовался, запихнул себе в рот сразу две штуки — м-м-м, и правда, очень вкусно. Но может, я просто проголодался?
Витиной маме очень понравилось, что я так здорово ем. Она улыбалась и тихонько гладила меня по голове. А я просто-таки наворачивал эти вкуснющие солененькие печенья и запивал их томатным соком. Сок тоже был вкусный, только не такой, как обычно, а наверное, очень крепкий, потому что густой и соленый. Я ел и никак не мог оторваться. Честное слово — в первый раз меня так здорово угощали! Витин папа вдруг спросил:
— А ты уверена?
— В чем? Он наш, ты же видишь? — сказала мама. — А в конце концов, какая разница?
— Как это — какая разница! — возмутился папа. И вдруг ахнул: — Ты что, волчий сок добавила?!
— И что такого? — с вызовом сказала Витина мама. — Должен же быть у него нормальный друг. Хоть один.
— Ты с ума сошла! — зарычал вдруг Витин папа. У меня даже печенинка изо рта выпала — так я перепугался. — Ты хоть представляешь, что будет, если он не волк?!
— Ничего страшного, — спокойно заявила она.
— Как это «ничего страшного»? Куда мы его денем, если…
— Никаких «если», — перебила его Витина мама. — Все будет хорошо, доверься мне.
Витин папа вскочил и выбежал из комнаты. А мама осталась. Она ласково смотрела на меня. Мне было почему-то очень страшно.
— Ты ешь, ешь, — предложила она. — И сок пей, он вкусный и полезный.
Голос у нее был ласковый и как будто обволакивал. Я, как во сне, взял бокал и допил сок до конца. Он мне показался особенно вкусным. Потом медленно поставил пустой бокал, и вдруг что-то кольнуло у меня в животе. Я дернулся и ойкнул.
— Что-то случилось? — улыбнулась мне Витина мама.
— Нет, — соврал я почему-то. — Ничего. А Витя скоро придет?
— Скоро-скоро, не бойся, — лицо мамы было как в тумане. — Скоро все будет хорошо.
— Я стану волком? — прошептал я. Не знаю, почему мне пришла в голову такая мысль. Может, потому, что я вдруг вспомнил сказку, которую рассказывал нам Витя — о том, что тот, кто выпьет специальный напиток, и у кого в роду были волки, тоже станет волком.
— Да, милый, — радостно сказала женщина. — Я так давно искала мальчика, который был бы таким же, как и мы! В нашем роду эта способность угасла, остались только мы с Витей. Я боялась, что он будет одинок в своей жизни — не такой, как все. Но теперь, когда мы нашли тебя…
И вдруг я перепугался до смерти. Именно до смерти! Я вспомнил, что Витя говорил, что, если специальный напиток выпьет тот, у кого не было в роду волков, тот умрет!
— А если я не такой? — хрипло проговорил я. У меня во рту все пересохло, руки тряслись. Может, это уже действует яд?!
— Ну как же, этого не может быть! — Витина мама была совсем спокойна. — У тебя тоже ночное зрение, как и у нас.
— Какое?
— Ночное. То есть в сумерках ты видишь лучше, чем при ярком свете. Потом — тебе тоже нравится томатный сок. Да и просто — я чувствую, что ты наш!
— Но мне не нравится томатный сок! То есть нравится, но апельсиновый я люблю больше! И в потемках я ничего не вижу!!!
Меня просто колотило от ужаса. Вот сейчас я начну умирать! Да что же это такое? Этого не может быть!!
— Подожди, — забеспокоилась Витина мама. — Но ты же сидел в полутьме, и когда я включила свет, то начал жмуриться. И про сок ты сам сказал.
— Я просто не знал, как включить этот чертов свет! — закричал я. — И про сок сказал, чтобы вам понравилось. Ведь Витя его любит!! Сделайте что-нибудь! Я не хочу! Кто вам разрешил?!
В глазах у меня потемнело, только я не знал — выключили свет, или это у меня уже зрение отказывает. Меня трясло всего, я ревел, но голос почему-то изменился и стал хриплым. Я уже не говорил, а рычал: