От обиды я топнула ногой. Это я должна извиняться? Что я такого сделала? Это он побил меня своей мерзкой тростью. Но я промолчала. Лишь зло смотрела на гувернантку. Та, прищурившись, изучала мое личико, с вызовом задранное к ней.
— А этой девочке палец в рот не клади, — хмыкнул стражник и отошел, похохатывая, к товарищам.
Я было собралась проследовать мимо Гвендолин к крепостной стене, но она ухватила меня за ухо. Я взвизгнула. Сначала руки, теперь ухо. Я извернулась и, хотя ухо мое горело, словно в аду, вцепилась зубами гувернантке в руку. Она выпустила мое ухо, и я убежала в замок. Подальше от злых взрослых.
Князь никогда не наказывал меня. Он, конечно, мог меня отругать. И этого хватало — я была разумным ребенком, и прекрасно знала, когда не права. Но чтобы так! Ох, как я разозлилась! И Гвендолин тоже достанется. Может, не сейчас, но я злопамятная. Когда-нибудь потом я придумаю что-то очень обидное, и они еще попляшут.
Я неслась по галерее в северную часть замка, где никогда раньше не была. Мне всегда запрещали это делать. Говорили, что там никто не живет, все заброшено, там грязь и запустение, и я обязательно переломаю себе ноги, если полезу туда. Стану хромоножкой, уродиной, и никто никогда не возьмет меня замуж. Запрет этот мне повторяли чуть ли не ежедневно, а я послушно кивала головой. Подумаешь, запустение. Я всегда была ловкой, и старые камни меня не испугают. Вот я и нашла себе занятие на долгую ночь. Тем более, меня наверняка будут искать. Но никому и в голову не придет, что я не забилась в угол, зализывая раны, а отправилась исследовать замок.
Галерея заканчивалась узкими ступеньками, которые вели на третий этаж. Где-то выше чадил факел. Его всполохи слегка развеивали клубящуюся тьму каменной лестницы. Темноты я не боялась. Да и как ее можно пугаться, если почти полгода моей жизни я провела не при свете дня. Гораздо сильнее меня привлекала тайна. И я почти забыла, что пальцы мои распухли и болели после трости старого учителя.
На третьем этаже факелы горели гораздо реже, чем в нижней части замка. Я огляделась. Пустынно. Тихо. Пыльные гобелены прикрывали редкие оконные ниши. И никаких разрушений, которыми меня пугали. Чуть впереди темнела фигура рыцаря в старинных тяжелых доспехах. Я подошла ближе и стукнула по латам. Глухой скрежет мне понравился. Я потрогала древко копья. Оно не двигалось. Слишком тяжелое. Жалко. А то взять бы копье да ткнуть им Хиггинса.
Я медленно пошла дальше, ведя рукой по холодной каменной кладке стены. Какой длинный коридор! Только дверей нет.
Впереди что-то стукнуло, а потом я услышала приглушенные голоса. Я тут же юркнула за ближайший гобелен и затаилась в пыльном уголке, стараясь не чихнуть.
Голоса приближались. Я не сдержалась и слегка отогнула плотную ткань. По коридору шли две служанки. Одна, помоложе, слушала старшую, разинув рот.
— Его не было около года, а сейчас он вернулся! — женщина всплеснула руками. — Нам было так спокойно. Особенно днем, когда весь замок вымирает. Но теперь и днем дел будет невпроворот. Князь сказал, слушаться Его, как себя самого.
— Ну и что? Какая нам разница?
— Э-э, нет, Стефа, ты Его не знаешь. Ты у нас недавно. Теперь, когда Он вернулся, Князь будет редко выходить из своих покоев. Вот увидишь, он скоро все дела скинет на Него. А Он — сам Диавол во плоти!
— Скажешь тоже, Диавол!
Старшая служанка перекрестилась, оглядываясь.
— Святой матушкой непорочной клянусь. Глаза у него точно лучи лунные. Волосы светятся. А если на тебя посмотрит, так оторопь берет. Ноги в землю врастают. Такая жуть. Не приведи Господи! Я сегодня убиралась в его покоях. Так он стоял и смотрел. И ни разу не шевельнулся, пока я не ушла. И вообще не дышал.
— Да ты чтоооо! — охнула младшая.
Когда служанки скрылись за поворотом и шаги их затихли, я вылезла из своего убежища. Интересно, про кого это они? Наверно про какого-нибудь нового рыцаря.
Не замечая, что вся перепачкалась в темном углу, я пошла дальше. Коридор плавно поворачивал вправо, следуя архитектуре основной части замка. И, наконец, я наткнулась на огромную кованую дверь. Не задумываясь ни на секунду, я дернула за круглую ручку. Дверь бесшумно отворилась, и я оказалась в просторных светлых покоях.
Почему здесь так светло? Ведь ночь? Я задрала голову. Купол! Таких куполов я никогда не видела. Если только на картинках. Луна светила словно солнце, преломляясь в стеклах и стеклышках, озаряя небольшую залу голубовато-серебристым светом.
Я двинулась вдоль периметра, разглядывая убранство. На стенах, не каменных, а покрытых странным бледно-голубым материалом, висели картины. Внизу, на столиках с причудливыми ножками, лежали книги, стояли вазы с фруктами. В камине за экраном трещали дрова. Пара кресел была повернута к огню, а между ними на низком столике лежала шахматная доска с неоконченной партией. Я уселась в ближнее к огню кресло и уставилась на доску. Шахматы я любила. Я уже придумала, как следует пойти — черными — чтобы избежать шаха, но трогать мраморные фигурки побоялась.
Я скинула сапожки и подобрала под себя ноги. Руки ныли. Я грелась у камина и разглядывала свои распухшие пальцы. Здесь было так уютно и красиво. И спокойно. Мысли о мести показались мне жалкими, и я устыдилась. Я же леди. Я должна быть выше мелочных интриг. И я обязательно буду такой. Самой лучшей. И когда-нибудь встречу своего прекрасного принца.
— Ну и кто это тут у нас? — низкий, с легкой хрипотцой голос резко выдернул меня из царства грез.
Я встрепенулась и захлопала глазами. Напротив меня сидел человек. Я его никогда раньше не видела. Я смотрела на него во все глаза и не могла произнести ни слова. А должна была. Я без позволения явилась в его личные покои и расселась в его кресле. И даже не нашла в себе сил поздороваться.
Мужчина был одет во все светлое: белоснежная рубаха с длинными широкими рукавами, перехваченная на талии широким кожаным ремнем с небольшими ножнами, из которых торчала на удивление простая рукоять кинжала. Поверх рубахи — бежевая утепленная безрукавка, отделанная по воротнику и обшлагам мехом, светло-коричневые обтягивающие бриджи, высокие сапоги. С его шеи свисала широкая витая цепь со странным символом, похожим на перевернутую вниз дужками подкову. Украшение было изысканным, изящным и в то же время совсем не похоже на женское. В дужки «подковы» были вставлены изумительной чистоты изумруды.
Я медленно сползла с кресла. Надо было что-то сказать. Но я словно язык проглотила. Мужчина с легкой усмешкой разглядывал меня. Сквозь купол на него падал лунный свет, который причудливо смешивался со всполохами огня из камина, придавая незнакомцу совершенно волшебный облик. Его волосы — белые, но не седые и не пшеничные, как у меня, отливали серебром и свободно падали ниже плеч. Тени мешали ясно разглядеть его лицо, но мой детский взгляд приметил высокие скулы, слегка изогнутые черные брови и глаза… очень светлые с черными крапинками, излучавшие какой-то свой, особенный свет. И… незнакомец сам будто светился в полумраке.